В садах чудес - [113]

— Будете завтракать?

— Да, да, — он вышел к ней.

На кухне, выпив кофе и съев крутое яйцо, он заговорил с хозяйкой серьезно и официально.

— Я хотел бы вас предупредить. Вероятно, теперь я иногда буду ночевать у моего друга. Мы работаем над совместным исследованием. В частности, сегодня…

— Я поняла, — перебила она с этим своим видом холодной непроницаемости. — Вы забыли у вашего друга кашне, — продолжила она. — Я могу одолжить вам денег на покупку нового.

И снова Пауль ощутил какое-то странное заискивание в ее равнодушном голосе.

«Черт! Неужели я ей нравлюсь? Этой полярной мамонтихе! Бред какой-то!»

— Деньги? — он постарался, чтобы и его голос звучал равнодушно. — Не знаю. Да, пожалуй. Я должен получить гонорар. Я непременно верну…

Сердце радостно заколотилось. Проблема денег была решена.

Он еще немного поработал. Затем оделся и вышел побродить по улицам. Заглянул в несколько книжных магазинов, пообедал в дешевом ресторанчике. Забежал в редакцию альманаха, поболтал с редактором и договорился об авансе. Смутное промелькнуло воспоминание о тепле, которое влекло его совсем еще недавно. Но теперь показалось, что это происходило очень давно.

Глава девятая Опера

Регина ждала его на площади. Она принарядилась. С плеча свешивалась чернобурка, немного, впрочем, потертая. Белый берет сменила черная шапочка с вуалеткой. Теперь перед ним была не девчонка, но молодая женщина, чье очарование мог оценить знаток.

Когда Пауль покупал билеты, он был несколько разочарован. Сегодня давали «Аиду». Ему никогда не нравилась эта поздняя опера Верди, она казалась ему примитивной, напыщенной, а местами попросту скучной. Да и как всерьез воспринимать всю эту итальянскую слащавость, когда существует музыка Блоха, Сати, Равеля… Но делать было нечего. Ведь он обещал Регине.

Он взял ее под руку. Они пошли.

— Идем в ногу, — засмеялась она.

Он тоже рассмеялся. Приостановились. Снова пошли по каменным плитам площади.

Внезапно она осторожно высвободила свою руку. Он посмотрел недоумевающе.

Она щелкнула замочком сумочки.

— Твое кашне, Пауль.

Она сама расстегнула верхние пуговицы его пальто, заботливо по-женски укутала его шею.

— Вот так. А ты, кажется, о чем-то хотел спросить меня?

Это новое женское изящество очень шло ей. Сегодня она нравилась ему даже больше, чем вчера.

— Спросить? Ну да! Сегодня мы будем слушать «Аиду». Как это тебе?

— Я так давно не была в опере! — уклончиво ответила она.

Ему послышалась в ее голосе легкая ирония. Но в конце концов разве он виноват, что сегодня дают именно Верди, именно «Аиду»!

— Но в этой легковесной классике есть свое очарование, — продолжила Регина.

Некоторое время они шли молча.

— Да, я бы хотел тебя спросить, — начал он. — Собственно, кто ты? Откровенно говоря, ты удивительная женщина, самая удивительная из всех, какие мне встречались! Я говорю это прямо, потому что не опасаюсь ответного кокетничанья…

— Кто я? Должно быть, у нас много общего. Ведь и ты из провинции?

Он кивнул, немного смутившись. Стало быть, у него все же вид провинциала.

— Я и сама не знаю, чего я ищу в Берлине, — Регина, казалось, не заметила его смущения. — Пожалуй, свободы.

— Но ты могла бы иметь все! — он почувствовал, что говорит с горячностью. — А ты ютишься на чердаке…

— Все? Да, пожалуй. Могла бы, — он явственно расслышал горечь в ее голосе. — Может быть, я и буду иметь все, — лицо ее снова обрело отчужденное выражение — лицо ночной мраморной богини.

— Прости, если я обидел тебя.

— Что ты. Мне хорошо с тобой.

— И мне. А кстати, сегодня утром я хотел вернуться к тебе за этим злосчастным кашне и, представь себе, не мог найти твоего дома.

Она пожала плечами.

— Мой дом в глубине задних дворов, у самой набережной. Вроде бы и нетрудно пройти, но надо запомнить дорогу, — снова в ее голосе зазвучали вчерашние интонации девочки-подростка, такие трогательные для него.

Они вступили в аллею бульвара. Почернелые ветки прикрыл тонкий снежный покров. Под подошвами слабо похрустывала ледяная корочка.

— Я пишу стихи, — рассказывал о себе Пауль. — Подрабатываю в редакциях…

— А я, — озорно заговорила она, — служу. И угадай где?

— Не знаю, — он улыбнулся, очарованный ее непосредственностью.

— Исполняю стриптиз, раздеваюсь на публику, в одном притоне! За это неплохо платят и, как это ни странно, меня уважают там. Знаешь ли, я люблю, когда меня уважают.

— С тобой ничего не странно! Удивительная женщина! Невольно я думаю: что она во мне нашла?

— Просто мне хорошо с тобой.

— Ты позволишь мне увидеть, как ты работаешь? — спросил он осторожно.

— Нет, — она покачала головой. — Это — нет. Это просто работа. И ничего интересного.

Снова эта детская интонация! Пауль поцеловал девушку.

Когда в фойе театра он помог ей снять пальто, она предстала перед ним в скромном шелковом черном платье, отделанном парчовыми вставками. Крохотные голубоватые камешки серег подчеркивали изящество ушей, оттеняли голубизну глаз. На нее обратили внимание, но ей это, казалось, не доставило удовольствия. Паулю передалось ее недовольство и вместо того, чтобы испытывать гордость оттого что рядом с ним красивая женщина, он почувствовал тревогу и какую-то неприязнь ко всем окружающим их людям.