В рясе смертника - [30]

– Малыш?! – расхохотался Руслан. – O’кей, папа, пускай будет Малыш! Но тогда кто ты?

– Разве не догадываешься, сынок? – удивленно поднял брови Флоренский, покидая кабинет. – Я тот самый толстяк Карлсон, который живет под собственной «крышей» и никому не платит…

Глава 10

Весь следующий день я провел в Троицком храме. До начала утренней службы мне удалось немного вздремнуть в комнате протоиерея на диванчике, так что бессонная ночь уже не так сильно сказывалась на моем физическом состоянии. Чего нельзя было сказать о душевном. Даже когда я читал молитвы перед ликом Спасителя и по просьбе прихворнувшего отца Сергия крестил младенцев, постоянно ловил себя на том, что мои мысли находятся далеко отсюда и обращены, увы, совсем к иным делам.

Я дал милиции и спецслужбам такой материал, что не найти сатанистов было бы просто преступно. В течение нескольких часов отыскать бокс, куда отогнали для ремонта помятый джип, среди тысяч официальных и кустарных автомастерских действительно не так-то просто даже для целой армии участковых. Куда проще, не забывая о джипе, идти по другому пути: раз в городе существует ночной клуб, в котором «выступала» рок-группа с тошнотворным названием, менеджер этого заведения должен знать как минимум контактный телефон продюсера. И, если перед клубом замаячит реальная перспектива закрытия, вряд ли менеджер будет молчать… Ночных клубов, рискнувших предоставить свою сцену для сатанинского шоу, даже в таком огромном городе, как Питер, вряд ли наберется более десятка.

Одним словом, я ждал самых скорых результатов и думал только о спасении девочки. И, когда баба Маша, работающая в церковной лавке, подошла ко мне и осторожно тронула за локоть, я не сразу понял, чего она хочет от меня.

– Батюшка Павел… Тут один мужчина опять вас спрашивает… Он еще до вашего приезда несколько раз приходил, все интересовался, когда будете. Говорит, что хочет исповедаться лично у вас! Странный какой-то…

– Вот как? – Очнувшись, я поставил в серебряный шандал свечу за упокой души Вики, перекрестился и, обернувшись, стал глазами искать человека, который меня спрашивал. – Где же он?

– Эвон, возле лика архистратига Михаила стоит, в куртке замшевой. Небритый, как басурманин. Подойдете али как? – спросила баба Маша с любопытством.

В моей груди что-то ворохнулось. Примерно такое же ощущение я испытал несколько лет назад, когда генерал Корнач пришел сюда в пасмурный, дождливый день и предложил мне, в прошлом офицеру ВДВ, стать протоиереем церкви на острове Каменном…

– Обязательно, – ответил я на вопрос бабы Маши и направился через весь храм к высокому широкоплечему незнакомцу лет сорока пяти, неподвижно застывшему перед иконой предводителя небесного воинства. К ее окладу кто-то из прихожан прикрепил, желая освятить, фотографию двадцатилетнего юноши, о котором рассказал в день моего приезда отец Сергий. Этот паренек погиб в Чечне – погиб за веру, приняв мученическую смерть от боевиков-наемников. Он отказался добровольно снять с себя православный крест, отречься от Бога и принять мусульманство. «Воины ислама», озверевшие от такой стойкости русского солдата-разведчика, поочередно отстрелили ему все пальцы на руках, выкололи глаза, после чего прибили к кресту и с еще живого сняли кожу. Распятый мученик умирал несколько часов…

Мне почему-то сразу показалось не случайным, что пришедший на исповедь мужчина стоит именно у этой иконы.

– Здравствуйте. – Я остановился рядом и с интересом разглядывал этого странного человека, задаваясь вопросом, почему он пожелал исповедаться у священника, который давно не служит в этом храме и приехал в Петербург всего на несколько дней. – Мне передали, что вы хотели исповедаться в грехах своих и получить прощение господне?

– Мне трудно рассчитывать на прощение, – не отрывая взгляда от фотографии, надломленным голосом произнес мужчина. – Я-то не могу простить тех, кто лишил меня моей прошлой жизни… Хотя все они уже давно мертвы и убил их я вот этими руками… Знаете, отец Павел, а ведь мой сын воевал вместе с этим парнем в Чечне, – глухо проговорил незнакомец.

– Ваш сын военный? Он… погиб?

– К счастью, нет. – Тонкие бескровные губы мужчины чуть заметно дрогнули. – Он жив, как и мы с вами… И завтра у него свадьба… Вас, отец Павел, наверное, больше всего интересует, почему я хотел поговорить именно с вами? – Незнакомец наконец обернулся и пристально посмотрел мне в глаза. И у меня в груди снова что-то шевельнулось, хотя я был совершенно уверен, что прежде мы никогда не встречались.

– Я знаю, кто вы, – четко произнес мужчина. – А точнее – кем вы были до тех пор, как стали священником… Откуда знаю – не скажу, это не суть важно. Главное, что вам… только вам одному я доверяю полностью и хочу рассказать историю своей жизни. Сейчас у меня такое чувство, что я дошел до глухой кирпичной стены, за которой ничего нет…

– Многие приходят в храм, чтобы вновь обрести себя, впустить в сердце истинную веру и начать жить заново. Я готов выслушать вас, – кивнул я, выдержав его тяжелый испытующий взгляд. Это был скорее взгляд дикого зверя, хищника, а не раскаявшегося грешника! В глубине этих некогда голубых, а ныне словно выцветших глаз, окруженных сетью мелких морщин, я видел лишь пустоту и холод. От них веяло смертью.