В руках врага - [57]

– Спасибо, милорд, – сказал Мэтьюс, вставая из-за стола.

Он проводил Александера к выходу, пожал ему руку, лично открыл перед высоким гостем дверь и уже на пороге с натянутой улыбкой добавил:

– Признаюсь, я счел необходимым обсудить с вами этот вопрос, поскольку, забирая у вас леди Харрингтон, чувствую себя немного виноватым. По-настоящему хороших офицеров недостает на любом флоте, а уж когда удается заполучить такого, как она… – Мэтьюс пожал плечами. – Любой адмирал, которого я знаю, был бы рад прибрать ее к рукам.

– Это точно, сэр, – согласился Александер вслух, заметив, однако, про себя, что ко времени ее возвращения этому «любому адмиралу» следует разобраться со своими чувствами и, пока дело касается Хонор Харрингтон, руки ему лучше держать в карманах.

Глава 8

– Давайте, ребята, зададим им жару! Взгреем монти так, что им мало не покажется!

Гражданин контр-адмирал Лестер Турвиль свирепо ухмыльнулся, и усы его воинственно встопорщились. Для большинства офицеров Народного Флота являвшееся условием выживания слепое следование приказам превратилось в привычку, но Турвиль всегда выделялся сильным, почти карикатурно ярким характером. Его взлет от капитана до контр-адмирала был стремителен, однако Турвиль – хотя и не скорбел по этому поводу – прекрасно понимал, что, скорее всего, достиг карьерного потолка. Изображая лихого сорвиголову, он порой перехлестывал через край, однако внутренне и в самом деле являлся тем бесшабашным воякой, которого вроде бы пародировал. Подобный имидж едва ли мог соответствовать более высокому рангу. Кроме того, дальнейшее продвижение предполагало участие в политических играх, от которых Турвиль предпочитал держаться подальше. По его мнению, идиоты из ГБ, готовые мигом шлепнуть адмирала или вице-адмирала, не вписывающегося в их представление о благонадежности, едва ли обратят внимание на простого контр-адмирала ввиду отсутствия у него политической значимости. Исходя из этих соображений, он усиленно культивировал образ офицера умелого и храброго, но глуповатого во всем, что не касается чисто военных вопросов.

Правда, со сравнительно низким рангом были связаны и определенные недостатки: прежде всего тот факт, что его эскадра всегда входила в состав более крупного соединения, и ему приходилось выполнять чьи-то приказы. С другой стороны, любому флоту частенько приходится отправлять подразделения на автономные задания. В таких случаях приказы определяли лишь общую цель, способы же ее достижения командиру следовало искать, исходя из собственного опыта и здравого смысл. Таким образом, он получал самостоятельность, о которой большинству офицеров Народного Флота не приходило и мечтать. Кроме того, люди, пишущие приказы, иногда и правда хорошо знают свое дело.

Как раз по этой причине Турвилю нравилось служить под началом гражданина адмирала Тейсмана. За грубоватой и глуповатой маской Турвиля скрывался тонкий аналитик, с сожалением предполагавший, что Тейсман долго не протянет. По его мнению, гражданин адмирал совершил роковую ошибку, высунувшись на слишком высокий пост. Командующий объединенными силами обороны системы Барнетта в силу своей должности обязан был стать политическим лизоблюдом, а в этой области Тейсман обладал весьма ограниченными способностями. Возможно, это неплохо характеризовало его как человека, но для высокопоставленного офицера Народного Флота такой недостаток мог стать роковым. До сих пор Тейсману, как и Турвилю, сопутствовала относительная удача, что делало их ценными для высших властей, однако Тейсман взлетел слишком высоко, туда, где никто не мог позволить себе оставаться вне политики. Упорствуя в желании быть самим собой, адмирал рисковал тем, что в глазах руководства его несостоятельность как политика перевесит его ценность как военного.

А между тем Тейсман относился к тем немногим высшим флотоводцам, которые не только понимали, что нужно делать, но и отваживались об этом говорить. Несмотря на привычку БГБ пускать в расход всякого потерпевшего неудачу командира, он не боялся идти на оправданный риск, а свои приказы старался формулировать таким образом, чтобы максимально защитить от возможных репрессий посылаемых им на рискованные операции подчиненных. Таковы были и приказы, имевшиеся сейчас у Турвиля.

– Ваше рвение весьма похвально, гражданин контр-адмирал, – сухо сказал народный комиссар Эверард Хонекер, – но давайте не увлекаться. Нам приказано провести разведку, а не разбить в одиночку силы Альянса.

– Конечно, конечно, – согласился Турвиль, энергично взмахнув рукой. Потом он вынул из нагрудного кармана сигару, с нарочитой небрежностью сунул ее в уголок рта, прикурил и пустил над консолью струйку едкого дыма.

На самом деле он не слишком любил сигары, но в последние годы курение снова вошло в моду, и Турвиль решил, что сигары подходят к его имиджу. Теперь контр-адмирал уже не мог обходиться без этой дряни, не признав, что совершил ошибку, а этого от него не дождался бы никто.

– Разведка боем, гражданин комиссар, вот чем нам предстоит заняться. Разведка боем. Это значит, что мы должны награждать хорошим пинком по заднице каждое вражеское подразделение, если оно не способно дать такого пинка нам. А крупных сил монти поблизости нет. Сдается мне, эти ублюдки чересчур обнаглели. Вышибив нас со Звезды Тревора и нацелившись на Барнетт, они возомнили, будто мы вовсе лишились зубов. Вообще-то у них есть основания для подобных предположений, но недооценка противника никогда и никому не шла на пользу. Они думают, будто им некого бояться даже в нашем пространстве, и вот тут-то мы и утрем им нос. Разведка разведкой, сэр, но если у меня есть возможность подстрелить врага, я, черт побери, такой возможности не упущу.