В руках врага - [21]

— Генерал! — возражал ему тогда майор Василивич. — У нас двадцать процентов перебежчиков. Это очень много. Наверное, самый высокий процент среди всех прочих служб.

— Мы занимаемся трудным делом. Сейчас уже нет таких мужиков, как раньше.

— Позволю себе с вами не согласиться. Вы забираете пятнадцатилетнего мальчугана из школы и говорите его родителям, что его отобрали в олимпийскую команду или еще какую-нибудь аналогичную ложь, и они беспокоятся. И он начинает беспокоиться, и в один прекрасный день он либо бежит на Запад, либо дезертирует.

— Этих щенков мы вешаем!

— Позвольте задать вам вопрос — от ответа будет зависеть моя жизнь. Когда на Запале у нас вдруг случается прокол и кто-нибудь из наших бежит в «Подсолнух» к американцам, что происходит?

Генерал Деня тогда только плечами пожал, не понимая, к чему клонит его хитроумный помощник.

— Я делаю определенную пометку в досье, — сказал ему тогда Василивич.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Деня.

— Вы когда-нибудь загадываете в ящик с этими досье?

— Нет. Я ненавижу разбирать бумажки! — ответил генерал Деня.

— Папки с личными делами перебежчиков и погибших при исполнении задания стоят в одном шкафу. Папок с делами перебежчиков в восемнадцать раз больше, чем папок с делами погибших. То есть мы сами наносим себе вреда почти в двадцать раз больше, чем капиталисты — нам.

— Гммм, — подозрительно буркнул тогда Деня.

— Я прошу только об одном: пусть уж лучше капиталисты-ублюдки нас уничтожат, чем мы сами себя уничтожим.

— Что ж, будь по-твоему, раз ты говоришь, что от этого зависит твоя жизнь, — согласился Деня.

В течение первого года случаи дезертирства резко сократились, а о перебежчиках на Запад и вовсе забыли. Василивич создал в группе такую атмосферу, когда каждый боец был уверен, что нигде в мире он не получит больше почестей и материального вознаграждения. То, что в обществе достигалось принуждением и пропагандой, в «Треске» удалось достичь усердной службой и наградами.

В здании на площади Дзержинского скоро стали шутить, что, мол, следующим шагом в «Треске» будет выплата дивидендов по акциям и раздача цветных телевизоров.

Но шутить перестали после того, как небольшое подразделение «Трески», оказавшись отрезанным от групп поддержки и имея перед собой в сорок раз превосходящие числом силы противника, сражались до последней капли крови в горах Греции, невзирая на щедрые посулы, сопровождавшие предложение командиров «Подсолнуха» перейти на сторону американцев.

Василивич устроил в честь павших бойцов пышную церемонию в штабе. Если бы в зале стоял алтарь с крестом, а не бюст Ленина, эту церемонию можно было бы назвать мессой.

И все тот же Василивич поддерживал дух мирного сосуществования с «Подсолнухом», почти дружеские отношения между двумя командами, которые вели друг за другом пристальное наблюдение, кружа по пятам своих противников по всей Европе. И тот же Василивич в тот самый день, когда руководство ЦРУ отдала приказ личному составу «Подсолнуха» сдать табельное оружие, провел сокрушительный рейд по всему континенту.

Изуродованные трупы американцев, в том числе и тело несчастного Уолтера Форбиера, переправлялись домой в закрытых гробах, — и вдруг КГБ перехватило странную шифровку: «Могло быть хуже. Нас могли застукать на грязных шутках».

Это была шифровка, посланная в Вашингтон неким высокопоставленным чиновником государственного департамента, и Василивич, прочитав ее, подумал тогда: «Возможно, мы сражаемся с безумцами».

Но «Треска» сражалась вовсе не с безумцами. И теперь Василивич, сидя на заднем сиденье машины, рядом с корейским поэтом по имени Чиун, понял, что, видимо, это была просто-напросто гигантская ловушка. Какая коварная затея! Он никогда не подозревал, что американцы способны на столь изощренное коварство. Пожертвовать рядом европейских групп только для того, чтобы враг расслабился, а в это время выдвинуть отборные силы для нанесения смертоносного контрудара.

Как там американцы говорят в спортивных магазинах? «Добро пожаловать в лучшую команду!» Это был отчаянный маневр, но блистательный, ничего не скажешь!

И все же Василивич, тонкий аналитик, не смог смириться. Что правда, то правда: блестящий, коварный ход. Но американцы не способны мыслить такими категориями.

Они всегда были гении в технике, но полные простофили в тактике. Василивич ощутил сухость во рту. Кореец сообщил ему, что лучшие строки стихотворения еще впереди.

Глава пятая

Это была грандиозная встреча. Водочные бутылки вытянулись тридцатиметровой батареей на застеленном хлопчатобумажной скатертью столе. У каждой бутылки стоял официант в белых перчатках. Стаканы со звоном разбивались о тяжелые деревянные панели стен. Каблучки начищенных ботинок цокали по полированным мраморным плитам пола. На выкаченных колесом грудях, обтянутых мундирами цвета морской волны, сияло такое обилие орденов и медалей, что, наверное, чеканщики сошли с ума, пока их изготавливали.

Чей-то голос с сильным южнорусским выговором воскликнул:

— О, то ж вин идэт! О, то ж вин идэт!

Наступила тишина, оскверненная лишь последним грохотом разбитых стаканов, чьи недавние владельцы еще не вполне осознали происходящее. А потом были слышны лишь четкие шаги приближающегося человека. Человек на небольшом возвышении в дальнем конце зала провозгласил: