В Рождество - [2]

В комнату ввалилась бедно одетая старуха. За ней шла ее дочка, молоденькая, хорошенькая девушка.

— С превеликим праздником Рождеством Христовым, батюшка Матвей Романыч, честь имею вас поздравить!.. — заговорила она еще у дверей и низко кланялась. — Вот крестницу вам вашу привела, батюшка…

— Ноги обтирай, Марина Тимофеевна! Ноги… — крикнул ей хозяин. — А то лезете с грязными ногами в чистую залу и живо по паркету наследите. Мы полотерам-то деньги за чистку платим, а не щепки.

— Ноги у нас чистыя, батюшка, совсем чистыя… — отвечала старуха, целуясь со всеми чадами и домочадцами и отвешивая поклон чуть не до земли самому хозяину.

— Аннушка! — крикнула она на дочь. — Да что ж ты, матка, без внимания-то чувств стоишь! Иди и поцелуй ручку у папеньки крестного и благодетеля. Подарочек ведь она вам, Матвей Романыч, к празднику смастерила, туфельки гарусом по канве вышила.

Девушка зарделась как маков цвет, подошла к хозяину дома, молча подала ему вышивку и поцеловала руку. Тот взял ее за голову и поцеловал в губы.

— С молоденькими-то девушками я и как следовает поцеловаться люблю, — проговорил он, улыбаясь. — Ну, а насчет вышивки напрасно. Ведь к этой вышивке мне же придется рубля два приплатить, чтоб туфли из ней себе построить.

— Удивительно, как вас все ценят и уважают! Да и стоит-с, — проговорил гость, все еще набивая рот закуской.

Хозяин опять вздохнул.

— Ох уж эти мне уважения! Лучше кабы по нынешним временам этих уважениев вовсе не было, — сказал он. — Ведь все эти уважения только из-за того, чтобы синюю или зеленую бумажку заполучить. Ну, крестница… Как тебя? Наташа, что ли? Столько крестниц, что имен не помнишь.

— Аннушка, батюшка, Аннушка… На Иоакима и Анны и крестили-то, — подсказала старуха.

— Досуг мне помнить, когда я у кого крестил! Ну, вот тебе, Аннушка, трешницу на булавки, а жена тебе сейчас на платьишко кое-что отпустит.

— Выпей, Марина Тимофеевна, да закуси чего-нибудь, — сказала хозяйка.

— Надо поздравить благодетеля, надо… — заговорила старуха, подходя к закуске. — С праздником, батюшка… Ох, что у вас за икорка прекрасная! Давно уж я такой икорки не едала.

— Еще бы!.. Рубль восемь гривен икра-то эта, — отвечал хозяин. — Не вас, по-настоящему, и кормить икрой-то этой. Ведь вы все равно не прочувствуете. Ну, что, невеста, женихи-то наклевываются ли? — спросил он, подойдя к девушке и ущипнув ее за щеку.

— Какие уж нынче женихи у бесприданниц, — отвечала за нее старуха.

Хозяин пристально посмотрел на старуху.

— Ну, а для чего ты это говоришь? Куда ты это загибаешь? Ведь все это ты на мой счет… Дескать, не разжалобится ли отец крестный да не отвалит ли сдуру сотню-другую. А я тебе вот что скажу: и не рассчитывай! — произнес он. — Не приданым вы должны прельщать, а скромностью. Нечего на молодых-то мужчинов глаза пялить да перемигиваться, а надо старика искать, чтобы он за красоту да за скромность ее взял. Старика ловите. Этот и приданое вам даст.

Вбежала горничная.

— Священники приехали! Священники! — заговорила она.

— Вот и этим три синенькие подавай! — полез хозяин в карман за деньгами, стал отбирать бумажки и сказал: — Не дам пятнадцати рублев… Довольно и красненькой. Всегда давал, а сегодня не дам. Не по нынешним делам зря деньги бросать.

— А только уж селедочка у вас! Словно сливки! — говорила старуха, стоя у стола с закуской.

— Не вороши селедку! Ну, куда ты в непочатую-то рыбину вилкой тыкаешь! — остановил ее хозяин. — Только фасон на тарелке испортишь. Бери, вон, хвост и ешь. Протопоп всегда селедкой закусывает. Подойдет к селедке, а она и растрепана.

В зал, откашливаясь в руку, входили священники.

— Вот для кого сегодня праздник-то настоящий! — шептал хозяин. — Много они сегодня денег загребут, много! А ты только вынимай из кармана, только вынимай. Эх! — крякнул он и сжал в руке приготовленную десятирублевку.

1887

[2]