В России жить не запретишь - [26]

– До поры до времени? А потом?

– Ты забыл, что все наши банковские проводки в твой компьютер заложены? Суммы перечислений, счета, коды, названия всех зарегистрированных нами фирм. – Воротюк рванул узел сделавшегося ему тесным галстука. – Думаешь, я из-за плана операции психую? Да пусть «чехи» им подавятся, с нас взятки гладки. План «липой» объявить можно: дезинформация это, мол, специально Ворону подброшенная. Но если хоть одна собака про остальное пронюхает… Если хоть одна падла глубже копнет…

– Ох, не приведи господь, – выдохнул Конягин, находясь гораздо ближе к обмороку, чем в тот миг, когда понял, что пульс на руке внучки не бьется.

Воротюк с тревогой взглянул на обмякшего подчиненного:

– Эй, ты как? Медиков вызвать?

– Не надо, – просипел Конягин, массируя грудь. – Вроде отпустило.

– У меня тоже сердечко ни к черту, – признался Воротюк, притронувшись почему-то к животу, выпирающему из-под кителя. – Особенно теперь.

– Еще бы. Столько всего навалилось.

– Но раскисать нельзя, Павлуша, ой нельзя. Действовать нужно. Четко и оперативно.

– Как действовать? Бежать? Прятаться?

– Дурья твоя башка. Ты что, кабан-подранок? Как побежал, так, считай, уже в преступники записался. Нет, дорогой мой товарищ, отступать нам нельзя, отступать нам теперь некуда. Хоть и не Москва за нами, а ситуация в чем-то схожая. Как говорится, ни шагу назад. Стоять насмерть!

– У тебя есть план? – спросил Конягин с просыпающейся надеждой.

– Есть, – кивнул Воротюк, – конечно, есть. Вот прочитай статейку, а потом я тебе свои соображения изложу. Но учти, – начальник штаба поднял палец, – в отпуск я все равно уеду. Ты промашку дал, ты и исправлять должен. Со всей, понимаешь, ответственностью. Потому как в случае чего история тебя не простит.

– Да мне на нее, на историю…

– Мне тоже, – перебил Воротюк. – Однако мы ее все же творим собственными руками. Лепим, можно сказать. Из всякого подручного дерьма. Вчера, допустим, этим занимался я, а теперь настал твой черед. Ясно?

– Ясно, – промямлил Конягин. Соврал. Ничего ему ясно не было, наоборот, сплошной туман крутился в голове, мысленная неразбериха и почему-то отзвуки похоронного марша.

От газеты пахло не типографской краской. Следственным изолятором в Лефортове. Окурком сигареты, выпрошенной у следователя. Тюремной парашей или баландой, мало чем отличавшимися друг от друга.

Конягин поморгал глазами, заставляя себя сосредоточиться на статье.

Как сообщило РИА «Новости» руководитель пресс-службы Минобороны России, в самом ближайшем будущем министр обороны намерен посетить Северо-Кавказский военный округ. Такова официальная версия. Однако, согласно информации, полученной нами из достоверных источников, министр посетит СКВО вовсе не для для того, чтобы уделить все свое внимание вопросам боевой подготовки в летний период и обустройству частей…

Конягин с силой потер занемевшую шею, погонял во рту подслащенную нитроглицерином слюну. Худо ему было. Пожалуй, даже хуже, чем когда увидел Ларочку, застывшую в луже крови. Несчастная девочка… Жила себе, радовалась, шоколадки кушала, к поступлению в институт готовилась, и вдруг нате вам: допрыгалась… Подвела деда под монастырь, соплячка!

– Изучил? – нетерпеливо спросил Воротюк.

– Я тебе что, штабной писарь? – обиделся Конягин.

– Тогда читай-читай. У меня через два часа самолет.

«Чтоб ты не долетел», – мысленно пожелал начальнику Конягин. Но без злобы, машинально. На эмоции сил не осталось. Их едва-едва хватало на то, чтобы вникать в смысл статьи.

Один из аудиторов Счетной палаты России, с которым негласно встретился наш корреспондент, сообщил, что его коллеги зафиксировали крупные финансовые нарушения в ходе ревизии по Северо-Кавказскому военному округу. Только за период с октября 2004 года по май 2005-го общий объем хищений исчисляется в сотнях миллионов рублей.

По словам сотрудника ревизионной комиссии, о результатах проверки было доложено министру обороны, который признался, что с такими откровенными хищениями Россия не сталкивалась с 1995 года…

* * *

– Ну, как тебе это? – мрачно спросил Воротюк у задыхающегося Конягина, уронившего газету на стол.

– Клевета, – пропыхтел тот. – Наглый поклеп. Эти журналюги думают, что так легко миллиарды слямзить. Ну, попользовались чуток, так большая часть средств все равно по прямому назначению пошла. – Конягин обиженно шмыгнул носом. – Разве ж я тут бы сейчас сидел, если бы такую хренову тучу денег огреб?

Воротюк согласно кивнул:

– Вот и я так думаю. Взять бы этих пепперони за шкирку – и в нашу гарнизонную тюрьму, недельки так на две.

– Папарацци, а не пепперони. Но взять бы их за шкирку не мешало. Мы бы им свободу с гласностью показали, выродкам.

– Сейчас не до праздных мечтаний, – напомнил Воротюк, запуская палец в ухо. – Что-то предпринимать надо, Павлуша, стрелки переводить. Проверки сами по себе процедура неприятная, но по документам все чики-пики. Если и привлекут кого-то, то не нас с тобой.

– Не нас с тобой, – эхом откликнулся Конягин, впервые за весь разговор попытавшийся улыбнуться.

– При условии, что не всплывет твой долбаный компьютер!

Слабая улыбка на губах Конягина превратилась в болезненную гримасу.