В режиме отладки - [2]

Макгрей к тому времени полностью доверял своему напарнику, считал своим другом, и, уж точно, не ожидал от него удара в спину, вернее, чуть пониже. Попытка, конечно, оказалась неудачной и стоила напарнику сломанного носа, но сам факт ее поразил Алана до глубины души. И его коллег из Департамента — тоже.

Последовала расправа, скорая и беспощадная. В полиции, до поры до времени терпевшей в своих рядах сорвиголов, бездельников, карьеристов и просто некомпетентных людей, так и не нашлось места «этому пидору». К счастью для него, Департамент не захотел привлекать к себе внимание по поводу нетрадиционных наклонностей одного из своих сотрудников. И, в этой связи, не довел дело до суда.

В общем, не везло Алану Макгрею с напарниками, и потому он предпочитал работать один. В описываемый момент времени, он как раз один сидел за рулем служебного автомобиля и в гордом одиночестве следовал на место преступления — в пригород Вашингтона, именуемый Транквилити-Лейн. А чтобы не чувствовать скуку во время поездки (тем более, через весь город) инспектор Макгрей включил небольшой радиоприемник, бывший, кажется, неотъемлемой частью автомобиля.

Любимая радиостанция Макгрея передавала музыку, короткие телефонные викторины, радиопостановки, а в промежутках — выпуски новостей. Алан не участвовал в викторинах, с интересом слушал некоторые постановки, но, из всего репертуара станции предпочитал «музыкальные паузы» со старыми добрыми шлягерами, что не выходили из моды десятилетиями. Многие из них были старше самого инспектора Макгрея, а некоторые по возрасту успели и за вековой рубеж перевалить.

Простая приятная, ненавязчивая мелодия, равно пригодная и для танцев и для простого слушанья, ласковый либо задорный голос; слова, которые легко запоминаются, которым хочется подпевать, ну или напевать от скуки. И главное — общее состояние душевного подъема и комфорта после каждой такой песни.

Мягко, приятно, привычно — как старый халат или домашние тапочки. Что еще нужно заезженным на работе ушам и расшатанным нервам? Эту простую истину понимают и радиостанции, и звукозаписывающие компании, и простые любители «музыку послушать». Потому ни новые произведения, ни тем более, новые имена на эстраде появляться не спешат. В США, по крайней мере.

Конечно, Алан Макгрей слышал о так называемой рок-музыке, что зародилась у братьев-англичан еще в прошлом веке и буквально захлестнула Старый Свет, не пощадив даже Советский Союз. А с «культурными» испражнениями черных кварталов инспектору пришлось даже познакомиться живьем — по долгу службы. И при этом Макгрей не очаровался ни тем, ни другим.

Все эти, как он говорил, звукоизвращения, показались какими-то жесткими, неприятными, агрессивными. Почище военных маршей; но при этом, в отличие от вышеназванных маршей, вовсе не вызывавшими гордость за свою страну. Либо уныние и депрессия, либо откровенная аморальность и жестокость — вот что услышал Алан Макгрей в музыке с «Туманного Альбиона».

Про ниггерские потуги на почве сотрясения воздуха и говорить было нечего. Эти выкидыши рода людского даже не знали, что петь и быстро говорить — разные вещи! А уж гордиться своими преступлениями, внебрачными связями и даже цветом кожи — вот этого инспектор Макгрей не мог понять, даже если бы захотел. А хотения такого он не испытывал, в связи с чем предпочел забыть об этой лабуде и вернуться к старым добрым американским песням.

Одной из таких песен Алан Макгрей успел насладиться по пути в Транквилити-Лейн. Но все хорошее, как известно, заканчивается. Закончила и певица — репликой «He’s wonderful guy!», произнесенной с придыханием, восхищением и такой искренностью, будто эта женщина и впрямь была влюблена. Затем последовал проигрыш, кажется на губной гармошке, и пришла очередь выпуска новостей.

В новостях рассказали об итогах последней Генеральной Ассамблеи ООН. Ассамблея стала действительно последней: на ней было принято решение о прекращении существования этой организации, не так давно отметившей столетний юбилей. Среди причин роспуска назывались и растущая напряженность в международных отношениях, и отсутствие у ООН рычагов воздействия на мировую политику, и трудности, связанные с выработкой каких-либо общих решений — в рамках Совета Безопасности, и, тем более, Генеральной Ассамблеи.

Алан Макгрей слушал эти разговоры со смесью скуки и насмешки. Он не интересовался политикой даже в период избирательных кампаний, международной — тем более. И, разумеется, не видел большой пользы от Организации Объединенных Наций. Для инспектора она была всего лишь говорильней, наподобие Конгресса… но Конгресс — он хотя бы свой, американский. А в ООН сотрясают воздух и ниггеры с латиносами, и узкоглазые азиаты, и (о, ужас!) проклятые коммунисты с фамилиями смешными либо односложными.

К тому же Конгресс хотя бы изредка способен решать реальные проблемы, а что фактически успела сделать за сто лет ООН? Извела тонны бумаги на свои резолюции и заявления. Да вот еще мирила, мирила и так и не помирила всех кого не попадя — и арабов с евреями, и одних мусульман с другими, и ниггерские племена, и советских «удельных князьков», называющих себя секретарями обкомов-горкомов. Толку-то?