В рай и обратно - [60]

Мы вошли в подъезд. Наверх вела деревянная лестница, освещенная слабой, ничем не защищенной электрической лампочкой. Стены были серы от плесени. Из темных коридоров несло чесноком, оливковым маслом и ладаном; доносились отголоски ссор, неизбежно возникающих, когда семейная жизнь протекает в обстановке казармы. Двери в эти коридоры были подвешены так, что над порогом оставалась широкая щель, а наверху они едва достигали уровня глаз и поверх них можно было, как через забор, заглянуть внутрь. Очевидно, в этом заключался пресловутый air conditioning «дворца».

Хозяин толкнул одну из таких дверей в конце коридора. Посреди грязной комнаты стояли круглый столик и два стула. У стены, возле двери, ведущей на балкон, приютилась железная кровать, прикрытая плюшевым покрывалом. «Ковры» оказались клочком истоптанного половичка перед кроватью. На столике, покрытом вязаной салфеткой, стоял очень старый и очень пыльный приемник, а на бамбуковой этажерке в углу — еще более почтенного возраста граммофон со старинной трубой типа «His master’s voice»[61]. Несколько выцветших семейных фотографий в тростниковых рамках украшало стену.

Толстяк указал нам на стулья, а сам тяжело опустился на кровать и гордым взглядом окинул комнату.

— Ну как? Вам нравится?

— Очень мило, — меланхолично отвечали мы.

Он внимательно посмотрел на нас и немного приуныл. Воцарилась неприятная тишина.

— Выпьем по одной? — через мгновение прервал молчание хозяин.

— С удовольствием.

Мариан незаметно взглянул на часы. Мы продолжали неподвижно сидеть, словно ожидая, что эта «одна» чудом свалится с неба.

Хозяин короткими толстыми пальцами почесывал себе живот.

— Я познакомлю вас с моей дочерью, — вдруг вспомнил он. — Она на кухне. Вторая уехала.

Он повелительно крикнул что-то. Дверь приоткрылась, и вошла шестнадцатилетняя рыхлая чернушка в ситцевом платьице. Она была явно чем-то недовольна и сердито поглядела на отца, словно говоря с упреком: «Опять?». Нам она подала руку не глядя, после чего, не произнеся ни единого слова, удалилась.

— Она собирается на дансинг, — неуверенно сказал толстяк. — Поэтому не может составить вам компании. Ах, эти дети! Ну как, выпьем?

— Уже поздно, — сказал я. — Нам пора возвращаться.

— Только по одной.

— Хорошо.

И мы снова стали чего-то ждать. За окном разрывались петарды, а где-то вдалеке выла пожарная сирена. Мне показалось, что я чувствую, как тяжелыми каплями бесполезно сочатся минуты моей единственной и неповторимой жизни. «Я в Бомбее, — думал я с меланхолическим изумлением. — В Индии. Это Индия!».

Воображение рисовало мне фантастические картины того, что я мог за это время увидеть. А потом мучительное чувство бесплодного времяпрепровождения ослабело, стало отступать. «Не так уж все бессмысленно, — сказал я себе. — Это тоже Индия».

Толстяк поднялся с кровати. Вид у него был крайне разочарованный и печальный.

— Я пошлю дочку, — предложил он. — Она принесет нам…

В его взгляде словно затаилась скрытая мольба догадаться о чем-то.

— Нет, не надо. Мы пойдем.

— Подождите, — простонал он, повернулся внезапно на каблуках и вышел на балкон. Сквозь щель в двери я увидел, как он открывает бумажник и дрожащими руками пересчитывает деньги. Через минуту он вернулся.

— Не могли бы вы разменять пять рупий?

Мы не могли. Такси поглотило почти все мои средства.

— Не беда. В другой раз, — утешал я его. — Нам было очень приятно.

— Да. Завтра, — подхватил он. — Меня всегда можно найти вечером возле кинотеатра «Регаль».

Мы распрощались, твердо решив избегать кинотеатр «Регаль».

Вечером в кают-компании «Ойцова» я, смеясь, рассказывал капитану эту дурацкую историю.

— В такую даль тащил нас ради того, чтобы выпить, — и ни черта.

— Ясно, что ни черта, — сказал капитан. — Ведь в Бомбее запрещено торговать спиртными напитками.

* * *

По обеим сторонам длинных шатких мостков, к которым причалила моторная лодка, в воде рос мангровый лес. Жилистые босоногие жители Агры, возбужденно жестикулируя, приглашали нас воспользоваться носилками — деревянными табуретками, прикрепленными к длинным жердям. Окаймленная низкими стенами каменистая дорожка вела к одной из двух вершин острова в тени манговых и тамариндовых деревьев. Неподалеку от пристани она пересекала залитые водой рисовые поля и зеленые лужайки, по которым были разбросаны примитивные хижины из прутьев и тростника. Очевидно, точно так же жили здесь люди и в далекой древности, когда Элефанта принадлежала империи Мауриев и называлась Гхарапури (так ее до сих пор называют местные жители). Прошли времена Мауриев и Чалукиев, годы правления деканских султанов, маратхов, португальцев и англичан, а формы жизни обитателей острова не подверглись сколько-нибудь значительным изменениям. Разве что к традиционным занятиям — рыбной ловле и земледелию — прибавилось еще одно: переноска на плечах американских и немецких туристов.

На нас им заработать не удалось. Думаю, что поэтому мы упали в их глазах, хотя решение пройти пешком полтора километра до пещер было продиктовано не только соображениями экономии. Вид слипшихся от пота волос и напрягшихся от усилий затылков подкреплял вынужденную скупость принципами эгоистического по сути дела гуманизма.