В рай и обратно - [52]

Перед нашими глазами, словно в гигантском калейдоскопе, мелькали строительные площадки, новые разноцветные поселки, огромные административные здания из стекла и алюминия. Автомобиль огибал все новые и новые площади, мчался по бетонированным шоссе к очередным городским кварталам. Час пролетел незаметно. Мы принялись уговаривать водителя, чтобы он отвез нас в порт. Он делал вид, что не понимает, и гнал машину дальше, в противоположном, как нам казалось, направлении. Когда наконец у ворот порта я протянул таксисту тщательно отсчитанные фильсы, он только пожал плечами. Все началось сначала. Два пальца, унизанные перстнями, как ни в чем не бывало требовали двух динаров. Напрасно мы ссылались на нашу договоренность. Когда, вконец измучившись от этой торговли, я вручил франту динар, он с негодованием вернул его мне обратно. В таком случае он не возьмет ничего. Презрительно махнув рукой, он завел мотор. Гениальный психолог! Словно он знал, что имеет дело с поляками. Мы проиграли. Он получил свои два динара.

* * *

Докеры, которые столь усердно трудятся в порту (хорошо оплачиваемая сдельная работа!), все без исключения — сезонные работники из других арабских стран. Так же как и строительные рабочие. Исконный житель Кувейта не станет утруждать себя подобными занятиями. Его даже за прилавком своего магазина нечасто увидишь. Продавцы, почти как правило, — индийцы, ливанцы или сирийцы. Кувейтец — собственник по призванию. Законодательство страны оговаривает для пего право владения землей, домами, торговыми или производственными предприятиями. Кроме того, гражданин Кувейта бесплатно получает квартиру и медицинскую помощь. Больше того, если он посылает детей в школу, государство платит ему за это, а дети в течение всего времени обучения получают материальную поддержку. «Имеющему да воздастся!»

На двести тридцать тысяч граждан страны таких привилегированных приходится около ста пятидесяти тысяч. Остальные — это разновидность современных илотов.

Наш случайный знакомый, индиец, продавец из магазина ювелирных изделий и фототоваров, как-то вез нас в своем элегантном красном кабриолете. Успев уже привыкнуть к сумасшедшей скорости местных таксистов, мы похвалили его разумную манеру вождения. Он улыбнулся.

— Не забывайте, — сказал он, — что я иностранец. Если б я случайно попал в катастрофу, в которой пострадал бы кувейтец, я несомненно проиграл бы дело, даже будучи абсолютно правым. Я не могу рисковать.

Мы познакомились с ним при забавных обстоятельствах. Наши скромные средства были уже на исходе, и Мариан решил продать фотоаппарат. Этой операции мы посвятили целое утро. Задача оказалась непростой, хотя аппарат заинтересовал многих — «Зоркого» здесь еще не видали. И как раз этот индиец решился в конце концов его купить. Однако ему нужно было получить разрешение владельца магазина. Он усадил нас в удобные современные кресла, велел принести кофе — тот самый несравненный, по-особому приготавливаемый кофе, какой пьют только в странах арабского Востока.

— Присмотрите за моими товарами, — сказал он.

Мы остались втроем — Мариан, капитан и я — в прекрасно охлаждаемом кондиционными установками магазине, где в витринах под стеклом сверкали золотые цепочки, броши, кольца и часы, а расставленные по полкам ультрасовременные кино- и фотоаппараты соперничали друг с другом в цене и элегантности.

В течение получаса мы занимались выпроваживанием покупателей, а когда индиец вернулся, деловой визит превратился в светскую беседу. Когда выяснилось, что следующим портом, куда мы должны зайти, будет Бомбей, разговор оживился — покупатель «Зоркого» был родом из Бомбея. Мы спросили его, не собирается ли он туда вернуться. Он, конечно, скучает по родине. Может, когда-нибудь он вернется, если заработает достаточно для того, чтобы открыть в родном городе собственное солидное предприятие. А что, если он решит навсегда остаться в Кувейте? Ну, об этом еще надо подумать. После пятнадцати лет проживания в стране можно получить гражданство, но только при условии, что ты мусульманин. Немусульманин теоретически может стать гражданином Кувейта только через тридцать лет. Наш собеседник проработал тут уже семь лет. Он не принадлежит к числу особенно религиозных людей, но мысль об изменении вероисповедания его отнюдь не привлекает. И все же ему будет тяжело покинуть этот город. Он был свидетелем его рождения, тесно сжился с ним.

Катая нас по городу на своем автомобиле, он замедлил ход на одной из площадей у начала центрального района. Посреди нее мы увидели остаток примитивной глиняной стены с воротами.

— Это оставлено на память, — сказал он. — Семь лет назад, когда я приехал сюда, весь город был окружен такой стеной. Впрочем, его и городом трудно было назвать. Кувейт тогда представлял собой нечто вроде обычного поселения в пустыне. Эти ворота запирались после захода солнца. С наступлением темноты никто не отваживался выходить из города, опасаясь «народа пустыни».

Сколько же представителей этого грозного «народа пустыни» сидели теперь за рулями обгоняющих нас автомобилей? События семилетней давности казались относящимися к глубокой древности. «Когда-то» — наиболее подходящее в данном случае слово, которое само попахивает стариной — неотвязно преследовало нас. Гам, где освещенное яркими лампами шоссе огибало комплекс строящегося университета, его спортивные площадки, скверы и лаборатории (конечно, «только для кувейтцев»), когда-то, семь лет назад, лежала молчаливая, полная опасностей, окутанная мраком пустыня.