В рай и обратно - [37]

Стшелецкий ушел, захватив наши паспорта.

Пока же время шло, а для нас Ирак все еще оставался отрезком подъездного пути, низкой стеной портового склада, мундирами полицейских и военизированными комбинезонами докеров, которые праздно слонялись по набережной, дожидаясь результатов сложных переговоров между капитаном, представителем портовых грузчиков и агентом.

Инженер Стшелецкий вернулся на корабль около пяти часов. На паспортах, которые он нам вручил, красовались пышные, заполненные витиеватыми арабскими надписями печати. Через полчаса мы сидели в холле гостиницы «Шатт-эль-Араб» и разговаривали с представителем польского посольства.

— Можете ли вы себе представить, — говорил он, — что я сам шесть недель ждал пропуска в Басру? А ведь я приехал по делам службы и пользуюсь дипломатическими привилегиями. С вашим приглашением в Багдад произошла какая-то ошибка.

Погрузившись в глубокие кресла, мы потягивали кока-колу со льдом. Под высоким потолком шумели вентиляторы, около входа, за стеклянной перегородкой, улыбающиеся барышни давали справки иностранцам на безукоризненном английском языке. Внутреннее убранство здания было довольно пышным благодаря лоджиям над сводчатыми нишами главного зала, мраморным колоннам и мясистым пальмам в огромных кадках. Все вместе взятое вполне соответствовало традиционным представлениям о гостиничной роскоши — традиционным в европейском смысле слова. Даже пальмы казались выращенными в оранжерее.

Наш любезный дипломат рассказал несколько любопытных историй. Мы узнали, что обладание въездной визой в страну вовсе не означает свободы передвижения по ней. Виза лишь гарантирует возможность пребывания в местности, обозначенной как цель путешествия. Каждый переезд из одного округа в другой требует особых разрешений, причем выбор средства передвижения также входит в компетенцию властей. Если б даже нам удалось раздобыть пропуск в Багдад, отправиться туда пришлось бы на самолете, что безусловно превышало наши возможности, а для посольства представляло слишком серьезный расход.

Мы начинали кое-что понимать. Не стоило и задавать вопросов. Трудно было не заметить атлетически сложенных штатских с бачками и сигаретами в зубах, бесцельно подпирающих колонны и переводящих скучающие взгляды с одного лица на другое. И тем паче полицейских в мундирах, снующих из угла в угол с неотъемлемыми деревянными дубинками. По мере того как тускнели миражи наших прекрасных проектов, все большую ценность приобретали добытые паном Анджеем печати в наших паспортах.

* * *

Десять дней наше судно стояло в Басре. Топографию города мы изучили по карте; он состоит из трех обособленных частей: портового Маргиля, торгового Ашара и района вилл и пышных резиденций — Басры, — как бы нанизанных на длинную ось, протянувшуюся вдоль реки. Город окаймлен поясом финиковых пальм и изрезан каналами. Древняя Бассора, помнящая еще времена непосредственной близости моря, остается в стороне, на краю пустыни.

Из гостиницы «Шатт-эль-Араб», расположенной неподалеку от аэродрома на окраине Маргиля, пан Анджей повез нас ужинать к себе, в застроенный виллами квартал новой Басры. Главная улица — та самая продольная ось города — оказалась, собственно говоря, шоссе, длинная лента которого то и дело обрывается, вливаясь в засеянные цветами круглые площади. Над асфальтом гибкими дугами склоняются неоновые фонари, проносятся длинные американские автомобили, создавая шумную атмосферу большого города. То тут, то там вдоль шоссе попадаются случайные постройки: то сверкающее стеклом административное здание среди полуразвалившихся хижин из необожженного кирпича, то клетушки деревянных лавчонок, прилепившиеся к ограде бетонированных заводских цехов. Дальше по обеим сторонам шоссе унылая пустошь. Здесь пасутся козы и едва приподнимаются над землей крыши тростниковых, обмазанных глиной хибарок. Кажется, это уже конец города, но через мгновение мостовую обступают открытые плоские дощатые веранды, где под жестяными рекламами кока-колы мужчины в белых одеждах стучат по столам костяшками домино. И снова круглая площадь, двухэтажные дома, начало бульвара над каналом, вывески крохотных гостиниц, врачей, торговых контор, флаги над воротами учреждений.

Я говорил о поистине фантастическом уличном движении в Карачи. Но Карачи — большой город с массой самых разнообразных средств передвижения; там царит полная неразбериха и нелегко соблюдать порядок. Здесь же мы ехали по широкому, разделенному на две дорожки шоссе, проходящему преимущественно по открытой местности и нисколько не перегруженному. Несмотря на это, наши тормоза то и дело визжали, а мы, подчиняясь силе инерции, слетали с сидений. Пан Анджей хохотал и ругался. Из-под колес, как огромная птица, выскакивал неустойчивый велосипедист, шелестя распахнувшейся галабией. Впрочем, чаще всего на одном велосипеде сидело по два или даже по три человека. Мы с ужасом смотрели, как они прямо-таки бросаются под колеса следующей машины, которую в свою очередь страшно заносит на асфальте.

Неожиданностей, однако, следовало опасаться не только со стороны велосипедистов. Невозможно было предугадать, не наскучит ли едущему впереди водителю избранное им направление и не захочется ли ему загородить нам дорогу. И такие намерения появлялись у него преимущественно тогда, когда мы пытались обогнать его машину. В ответ на предупреждающий гудок из окна обгоняемого автомобиля, как правило, высовывалась смуглая кисть руки, большой и безымянный пальцы которой соединялись очень изящным и убедительным движением. Кисть слегка покачивалась. Этот выразительный жест означал: «такика» — «минуточку, куда ты спешишь?». Пан Анджей гудком повторял свое требование, но, когда наконец казалось, что тот уступает и собирается освободить нам дорогу, решение шофера внезапно менялось, и предусмотренный правилами обгон превращался в яростную гонку.