В рай и обратно - [19]

Мрачный, угрюмый взгляд человека за столом достаточно красноречиво говорил, что всякие возражения бесполезны. Но я видел, что он на что-то надеется, с напряжением ждет ответа на свои сенсационные сообщения. Моя вежливая, смущенная улыбка явно не удовлетворяла его.

— Как вы думаете? — спросил он наконец. — Что делать?

Я совершенно не чувствовал себя вправе вмешиваться во взаимоотношения между королем Хуссейном и его подданными и беспомощно развел руками.

— Ну, что бы вы сделали? — настаивал мой гость.

— Есть разные способы сопротивления властям, — ответил я уклончиво. — Оппозиция в парламенте…

Он вскочил.

— No parliament in Jordan![29]

— Sorry[30]. Парламент — вещь хорошая.

Я сразу же понял, что совершил ошибку. Огонь, горевший в его глубоко посаженных глазах, не свидетельствовал о восхищении либеральной демократией. Да, парламент — хорошая вещь, но только как оружие свержения Хуссейна. Ведь в этом районе слово «республика» является, как правило, чуть ли не синонимом военной диктатуры.

Я встал; нелепость положения забавляла меня, но вызывала чувство неловкости. Иорданец, однако, не дал мне уйти.

— Это очень просто, — сказал он. — Достаточно пяти тысяч человек — и king Хуссейн… — он выразительно провел рукой по горлу.

Мне оставалось только развести руками, по он загорался все больше.

— Пять тысяч человек я бы нашел, но их надо вооружить. Нужны деньги. Lot of money[31].

Говоря это, он с надеждой смотрел на меня.

Втолковывая ему, что я всего лишь скромный турист, у которого долларов едва хватает на такси в портовых городах, я пытался разгадать смысл этого визита. Провокатор? Но какой интерес может представлять для провокатора незнакомый пассажир польского судна? Скорее маньяк. Глядя на него, я не мог отделаться от ощущения, что передо мной действительность, которой нельзя пренебрегать. Мой гость выглядел бы совсем неплохо в полковничьем мундире. Этот длинный нос, широкие скулы, костлявый подбородок… Я мысленно представил себе его у микрофона, выкрикивающего исполненные ненависти общедоступные лозунги. А вот и заголовки в газетах: «Государственный переворот в Иордании», «Иордания провозглашена республикой», «Израиль мобилизует войска», «Угроза нового конфликта на Ближнем Востоке». Встревоженные дипломаты мчатся на самолетах из столицы в столицу, Организация Объединенных Наций заседает, пишутся резолюции, процветают махинации, растут поставки оружия. Большая политика. Разве этот узколобый фанатик меньше других годится на роль марионетки? Если когда-нибудь он набредет на нужного человека.

Я, если б даже захотел, не смог бы за свои неполных пятьдесят долларов доставить себе это удовольствие. И противник Хуссейна на сей раз ушел ни с чем, получив на память лишь номер «Панорамы севера» и пачку сигарет «Грюнвальд».

* * *

Мы снова плывем. Позади остаются желтые и оранжевые бусинки Акабы, лиловые полоски Эйлата и огни поселения в самом конце залива, которое не обозначено еще на карте. Теперь мы знаем, что это лагерь английской съемочной группы, делающей фильм о Лоуренсе, человеке, который, соединив в себе романтическую фантазию с политическим макиавеллизмом, стал повивальной бабкой современного арабского мира.

ХРАНИТЕЛИ МОГИЛЫ ПРОРОКА

Уже сам облик лоцмана говорил о том, что мы приближаемся к сердцу Аравии. Мы взяли его на борт в полдень в открытом море. Суша казалась еще только полоской белесого тумана. Он подплыл на ободранном катере, который обслуживали два черных как смола африканца. Когда он прыгнул с катера к нам на трап, Мы восхищенно переглянулись. Огромный босоногий парень в белой рубахе до пят и тюрбане. Он приветствовал нас улыбкой, неожиданно озарившей его коричневое лицо.

Подступы к порту в Джидде защищены валами коралловых рифов. На них вскипают пузырьки пены, отделяя узкой извилистой полосой темную синь моря от изумрудных отмелей. Путь к берегу сложен и полон ловушек, о чем красноречиво свидетельствуют два ржавых остова разбитых кораблей по обеим сторонам узкого прохода. Нужно хорошо знать дорогу, ибо предупредительные знаки — буи и жерди с привязанными на верхушке тряпками — размещены с беззаботной небрежностью. Только маленькие рыбачьи лодки с отклоненными назад треугольными парусами свободно снуют во все стороны.

Над городом, все еще едва различимым у подножия желтых холмов, описывали круги два сверкающих самолета.

— В сезон паломничества в Мекку, — рассказал капитан, — их здесь полным-полно. Летают, как осы над гнездом. Аэропорт в Джидде становится тогда одним из самых оживленных в мире.

Мекка. Еще дома, до того как отправиться в путь, я с затаенной надеждой измерял на карте расстояние, отделяющее священный город от Джидды.

Я начал расспрашивать лоцмана. Что-то настораживающее скользило в его любезной улыбке, когда он отвечал: да, ходят поезда, да, можно обернуться за один день. Я спросил напрямик: сумеем ли мы съездить туда. Лоцман все с той же любезной улыбкой покачал головой:

— I don’t think so[32].

Наивный простачок, я тогда еще не понимал некоторых принципиальных различий между христианским миром (назовем его так условно) и миром ислама. Мне казалось, что Мекку может посетить любой турист так же, как, например, Рим. Очень скоро я был выведен из заблуждения. Когда мы бросили якорь и на судне появились таможенники и полицейские, рухнула не только мечта о поездке в Мекку — оказалось, что пассажирам вообще нельзя сходить на берег.