В пылающем небе - [24]

— Скажите, — неожиданно спросил он, — вас удовлетворяет испытанное вами же приспособление, увеличивающее дальность полета бомбардировщика?

— Да, конечно, — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

— Значит, вы считаете возможным полет на предельный радиус в глубокий тыл фашистов?

— Если с подвесными бензобаками, то, пожалуй, такой полет возможен, но…

— Что «но»?

— Вряд ли нужен сейчас. Ведь фашисты у ворот Сталинграда. Все силы должны быть брошены туда.

Я разговаривал с командиром полка, совершенно не подозревая, что уже получил его приказ.

— Ошибаетесь, капитан, — сказал Микрюков. — Именно сейчас и необходимо нанести удар по гитлеровскому логову. Это будет иметь огромное политическое значение. — И вышел из-за стола. — Все понятно?

Я удивленно пожал плечами:

— Н-не совсем…

— Как? А о чем же мы здесь толкуем столько времени? Готовьтесь к полету на самый предельный радиус, товарищ капитан!

Так вот оно что! Я вытянулся по стойке «смирно» и слегка пристукнул каблуками:

— Есть! На самый предельный!..

Так началась подготовка к полету на полную дальность самолетов. Техники устанавливали дополнительное оборудование, позволяющее увеличить запас топлива для двигателей, заменяли моторы, расходовавшие масло больше нормы. Оружейники шептались, что скоро привезут какие-то специальные бомбы повышенной разрушительной силы. Летный состав клеил новые карты различного масштаба — с территорией всей Германии, Венгрии, Румынии… Но куда полетим — никто ничего не знал. Мы терялись в догадках.

Ждем приказа. Наконец получаем его: «Снять подвесные бензобаки, а на их место подвесить тяжелые бомбы».

И мы улетели бомбить обычные цели.

Так продолжалось несколько раз: то поступала команда подвесить бензобаки, то снять их. И мы снова получали задание: нанести удар по вражескому аэродрому, железнодорожному узлу или по скоплению войск противника.

В авиации часто случается, когда боевое задание меняется по несколько раз в сутки, и каждый раз самолеты и экипажи готовятся к различным вариантам. Иногда все это кончается полным отбоем. Тогда снимаются бомбы, летный состав складывает в планшеты карты; все идут в столовую, затем отправляются спать.

Наконец долгожданный день наступил. Мы получили приказ совершить рейс в глубокий тыл противника и нанести бомбовый удар по Кенигсбергу.

Полет преследовал две цели. Первая — боевая: разбить военные объекты врага. Вторая — как можно меньше израсходовать бензина. Тот экипаж, который сэкономит бензина больше других, будет зачислен в особую ударную группу. Нам пока не говорили, какое задание ждет эту группу, но мы догадывались: впереди еще более ответственные и дальние полеты.

18 августа 1942 года — первый боевой вылет на Кенигсберг. В бомболюках самолетов смертоносный груз, баки полностью заполнены горючим. Даже под фюзеляжем дополнительные подвесные баки с бензином. Это придает машинам внушительный вид.

Взлет приказано произвести вечером, чтобы в сумерках пересечь линию фронта. Нас накормили. Гаврилов спросил каждого о самочувствии, наполнил медикаментами бортовые аптечки. Привезли неприкосновенный запас питания (НЗ).

…Боевые вылеты на полный радиус действия самолетов отменялись. Причиной этого был плохой прогноз погоды; синоптики сообщали, что повсеместно свирепствуют грозы, этот самый страшный враг авиации.

Наконец разрешили взлет. Запустили двигатели. От бешено ревущих винтов завибрировал весь самолет. Л выглянул в окошко кабины. Внизу, впереди бомбардировщика, стояли техник самолета старший техник лейтенант Коля Барчук и механик сержант Вася Овсиенко. Немного в стороне — инженер эскадрильи капитан технической службы П. С. Редько. Он протягивал правую руку и показывал мне большой палец. Барчук и Овсиенко в чистых гимнастерках, начищенных сапогах; на груди поблескивают ордена и медали. Вид прямо-таки парадный. Кстати, наш экипаж всегда вылетал на необычное боевое задание при орденах и в праздничной форме. Нам не раз говорили: «Вы в полет одеваетесь, словно отправляетесь в гости. Зачем это? Ведь в воздухе никто этого не видит». Но нам так нравилось, и мы своей, если можно так сказать, традиции не изменяли.

Итак, двигатели запущены. Поднимаю правую руку, Все, кто стоял на земле, берут под козырек. Прощальных помахиваний у нас в полку не делали; это запрещалось неписаным законом.

Отпускаю тормоза. Машина сначала медленно, затем все быстрее и быстрее несется по аэродрому. Начинаю исподволь подбирать штурвал, и тяжелый самолет отрывается от земли. Стрелка высотомера [4] медленно, но уверенно ползет вверх. Вариометр[5] показывает набор высоты меньше одного метра в секунду. Это значит, что вес бомбардировщика в начале полета максимально допустимый, хотя двигатели работали на повышенном режиме, а вертикальная скорость ничтожна.

Экипаж молчит. Все ждут, пока первым заговорит летчик, а он заговорит тогда, когда самолет отойдет от земли на безопасную высоту.

— Порядок, — наконец говорю якобы сам себе, а в] действительности обращаюсь к членам экипажа.

Порядок. Это свидетельствует о том, что высота уже достаточная.

— Курс двести девяносто, — говорит штурман Куликов.