В путь за косым дождём - [9]

Дома, в спокойной обстановке, Анохин всегда удивляет своей скромностью, немного угловатой застенчивостью, как будто всю свою решительность он оставляет в воздухе, считая неудобным показывать ее в другом мире, на земле. Он молчалив, разговориться может только среди хороших знакомых и, кроме авиации, любит спорт, мотоцикл и очень больших собак.

Иногда мне кажется, что мы слишком редко пишем просто о простых вещах. В очерках мы ищем выдающиеся факты. И мало объясняем, что произошло в самом человеке.

Мы даем подробное описание полета. Биографию героя. Но этого мало. Я так и не смог бы узнать из газет, чем отличается характер Гагарина от Титова.

Мы мало говорим о простых и обыденных вещах из жизни летчика — как и с кем он проводит вечер, какие фильмы ему нравятся и почему он любит лошадей или альпинизм.

Анохин и Амет-хан, Коккинаки и Рыбко, Перелет и Шиянов, Щербаков и Ильюшин — они делают одно дело, но они разные люди, и каждый интересен по-своему.

Я думаю, что не всегда психология подвига проявляется в связи с тем полетом, о котором предупредили корреспондента.

Подвиг жизни, внезапный, без подготовки, вынужденный обстоятельствами, чаще всего приходит, когда сам летчик его не ждет, поэтому подвиги редко удается заснять на пленку. И так же редко писателю удается видеть пилота не в спокойной беседе о том, что случилось относительно давно, а в состоянии душевного напряжения.

Из всех испытателей я ближе всего подружился с Щербаковым. Вероятно, потому, что с ним и Владимиром Ильюшиным мы люди одного поколения. Нашим институтом была война, и над теми, кто не пришел по окончании ее за дипломом, до сих пор стоят на полях простые памятники с деревянной звездой или с погнутой лопастью винта среди густой травы. А те, кто вернулся учиться, были намного серьезней обычных студентов. Прошло время, и теперь я встречаю сверстников на заводе во главе цеха или опытными инженерами на стройках гидростанций.

Когда мы с Щербаковым встретились, он был молодым испытателем, а я начинающим писателем, хотя нам обоим было за тридцать. Есть профессии, которые требуют длительного возмужания. За широкими плечами Щербакова к тому времени был опыт войны на истребителях, академия имени Жуковского, специальная школа летчиков-испытателей и не первый год на испытательном аэродроме. Но ему поручали только самые простые дела, и он мечтал о лучшем будущем. С тех пор мы потихоньку набираемся опыта на глазах друг у друга, проявляя взаимный интерес, потому что у Саши, как у многих летчиков, есть склонность дружить с людьми искусства.

Я давно привык к его характеру, к его спокойствию и сдержанному юмору, к его молчаливой деликатности и умению, когда можно, к серьезному отнестись с шуткой, а к шутке всерьез. Мне вспоминается тот вечер, когда он привез домой высотный костюм, чтобы ехать с ним утром на тренировку в барокамеру. Он надел костюм, и посмотреть сбежались его братья. Высокого роста, с вылепленными мускулами, Саша был обтянут зеленым капроном со шнуровкой по рукам и ногам и со шлангом для сжатого воздуха, чтобы стиснуть костюм и создать летчику искусственное давление при аварии кабины на высоте. У самого пояса смешно раскачивались толстые резиновые трубки для подключения к баллонам. Посмотрев на себя в зеркале, он решил, что если выйти на улицу, то за ним пойдет не меньше девушек, чем за модным поэтом. С кислородной маской на лице, в этих подлинных рыцарских доспехах века, он был похож на человека-амфибию.

Но я помню и другой вечер, когда Щербаков вдруг открылся мне весь во время одного из самых сильных переживаний, которые выпадают на долю тех, кто работает в воздухе. По совпадению этот день его жизни оказался и значительным и трагичным...

Как начинающий испытатель, Щербаков занимался тем, что летал на киносъемку. В современной авиации все существенное снимается на пленку. Другой самолет работал, а Щербаков вылетал с кинооператором на относительно простой реактивной машине. И, как всякий начинающий испытатель, он с нетерпением ждал случая, чтобы подменить кого-либо на сложной машине. В этот день случай представился. Ему позволили вылететь на скоростном истребителе. А когда он вернулся, упоенный первым полетом на новой машине, ему сказали, что произошло. Паршин заменил его на киносъемке и разбился, едва поднявшись над аэродромом. Паршин был опытный мастер, дважды Герой, ветеран воздушной войны, испытатель со стажем.

Летчиков не заставляют летать. Они идут на это сами. От желающих стать испытателем, а тем более космонавтом, у нас нет отбоя. Все это чушь, когда обыватель, не рискующий летать даже пассажиром, брюзжит, что им за это немалые деньги платят. Зарабатывать легкие деньги и в большем размере есть еще, к сожалению, много способов.

Анохин давно уже не нуждался ни в чем, но в день пятидесятилетия, когда друзья ждали, что он при своем возрасте, наконец, откажется от опасной работы, — мало ли дел на земле, — он встал и сказал, что не откажется. Он просто не может без этого.

«Призрачные острова» — это только красивое название вполне реальных дел. Авиационная техника нелегко открывает свое новое. В работе пилота эта реальность романтических дел граничит с опасностью смерти. Но пилот идет на это потому, что авиационному инженеру мало чертежной доски, он должен побывать в воздухе. Испытатель — это инженер, вооруженный опытным самолетом, со всеми вытекающими последствиями. Он знает, что без него невозможно развитие авиации. Он видит в этом свое призвание разведчика.