В путь за косым дождём - [21]

Ранним утром самолет уходил в тайгу. В тот самый район, где нет других дорог, кроме воздушных. Леса начались не сразу. Сначала они наплывали островами, постепенно сливаясь вместе. Лиственницы стояли редколесьем; дерево от дерева так далеко, что резкие тени их были видны отчетливо, как фигуры на шахматной доске. Но вот они стали гуще, и все больше стало озер. Постепенно вдруг начинаешь чувствовать, как втягивает тебя неожиданная страна. Озера были удивительно круглые, как будто кто чертил циркулем; отблеск солнца по мере движения самолета по очереди зажигал их нестерпимым блеском; резкие тени деревьев ложились на воду. В маленьком ЯК-12 говорить было трудно из-за шума мотора, пилот Сергей Остапчук, молодой сосредоточенный парень, молча глядел вперед, он уже видел то, что мне не известно было, — цель нашего рейса... Я заметил только, что все глубже на нас надвигается тайга и предательский ярко-зеленый покров полян вдруг отливает тяжелым ртутным блеском болота. Сквозь призрачный желтый круг, образуемый лопастями винта, немыслимо петляя, будто сведенная судорогой, вилась река... Сергей повернулся ко мне: «Витим!» Извилистый, грозной славы, почти тысячекилометровая граница с Читинской областью... Там, внизу, маленький катер с трудом шел против течения — река его не пускала, — разводя длинные складки пены. Вдали, медленно вырастая из горизонта, встают лесистые горы. Одна из них светилась обнаженным известняковым склоном, как белый маяк. Там, у ее подножья, — центр Баунтовского района.

Для авиации здесь всегда есть дело. Авиации не хватает. Теперь все привыкли летать — никто не хочет ехать через тайгу, где беспощадные оводы в кровь заедают лошадь, заставляя ее беситься. Других дорог летом нет. Багдарин стал авиационным центром района.

Каждый день будни аэропорта одни и те же. Взлет. Посадка. «Шестнадцатый, я вас понял, заход на посадку разрешаю...» Здесь не говорят: «Я полетел» — «Я пошел в Карафтит...».

Этот край в наше время осваивала авиация. Как памятники тех нелегких дней, лежат на склонах гор разбитые самолеты. Один врезался в гору Шаман у Муйской долины. Другой остался в озере у поселка Токсимо. Он хорошо виден сверху. Летчик Курочкин, тот, что похоронен в Нелятах, привел его на посадку. Было это перед войной. На озеро гидроплан садиться не может, если не «разбить» зеркало воды, так же как в Арктике трудно садиться на однообразное белое пространство тундры, — нужен ориентир, чтобы глазу было за что зацепиться, определяя высоту посадки. Человек с лодкой, который должен был пройти по озеру, разводя волну, вовремя не появился. Курочкин был хороший летчик, но не увидел отмели, заметной в другую погоду. На ней теперь и лежит, перевернувшись, его гидроплан... А еще раньше, когда летали без радио и шли низко, ориентируясь по руслам рек, темные люди, прознав, что самолет вывозит золото, поджидали его с винтовкой в тайге. Так рассказывают старики.

Я живу в летной гостинице. Тоже молчу, слушаю, что говорят люди, вернувшись после полетов. Говорят о недостатках техники. ЯК-2 — штабная машина, годится не всюду. Здесь на ней трудно. Один мотор, опасно. Мала скорость и грузоподъемность. «Антонам» не всюду можно сесть. Когда же будет «Пчелка»? Ждут «Пчелку». Может быть, корреспондент знает, как насчет нее дела у конструктора Антонова? Нет, я тоже не знаю. Такой самолет очень нужен. Пора сделать новый самолет, удобный для малой авиации, у которой не так уж мало трасс.

Они говорят, что начальство ГВФ, очевидно, забывает малую авиацию. Теперь у нее нет славы тех времен, когда на полотняных крыльях самолеты пронесли свою юность. Теперь большие стремительные лайнеры привлекают фотокорреспондентов. А на полотняных крыльях — простая будничная работа без рекордных рейсов. Правда, работа по-прежнему трудная — ведь горы и лес не стали другими.

В пилотскую входит Аносов. Один из самых старых летунов этих мест. Все говорят о нем с уважением. С виду неприметный, невысокий, с круглым лицом.

— Демид Демидович, расскажите о себе. В ответ знакомое:

— Да что уж там... Летаем...

Регулярных рейсов на Мую даже в расписании не было: все диктовала погода, можно было прилететь и не выбраться обратно долгий срок. Вспомнил я, что мне рассказывали, как старый эвенк говорил о трудностях таежной авиации: «Самолетка есть — пилотки нет; пилотка есть — самолетки нет; пилотка есть, самолетка есть — билетки нет; пилотка есть, самолетка есть, билетка есть — погодки нет...» На Мую мы вылетели с командиром звена Юрием Ягодниковым. Еще молодой, один из лучших летчиков в здешних горах. Муйский аэродром расположен на 470 метрах над уровнем моря. Высота горы Шаман, которая заведует здесь погодой, — 2101 метр. Снежные вершины Муйских гор вставали перед нами, внизу — сплошное переплетение горных рек и озер, которые уже не были круглыми и все ближе подходили одно к другому; вдруг слева открылся обширный синий простор — озеро Баунт, по которому назван район; кружась, шла от него река Нижняя Ципа, и стало видно, как местами бурлят на ней немыслимые перекаты, — здесь уклон воды на 120 километрах доходит до четырехсот метров, и каскад летит с шестиметровой высоты... Пройти самолетом через хребет к Муйской долине все равно что выглянуть из-за забора и потом спрыгнуть — так неожиданно открывается она за хребтом. Под крылом — тайга, горы. Места для вынужденной посадки нет. Надо, чтобы не подвел мотор. А самолет старый, и летать его заставляют ради экономии до полного износа. И вообще ЯК-12 не приспособлен к горной высоте. Над хребтами мотор тянет на пределе. Внизу гольцы. Серые, лобастые, обнаженные скалы, они горбятся с ножевой остротой. Скалы «люкс», как их иронически называют летчики.