В пургу и после - [9]

— Тише вы, Кулешов болен, — сказала она, и Бондарев не узнал ее голоса, хрипловатого, низкого, прокуренного. — Вездеход базовый?

И — осеклась. Посмотрела на Бондарева долгим взглядом, будто не веря своим глазам. Отступила на шаг.

— Ты?.. Это ты…

— Как видишь, — сказал Бондарев и поморщился, потому что ответ помимо воли получился у него менее грубый, чем хотелось бы. — Ну, что там с твоим Кулешовым? — спросил он, делая упор на «твоим». — Встать-то хоть может?

— Нет, — все еще сохраняя растерянный вид, прошептала Марина. — У него, наверно, малярия…

Выходит, он и на этот раз обманул меня, — сказал Бондарев, поискал глазами, на что бы сесть, и устроился на каком-то ящике. — Никак у нас с ним разговор не получается. Когда он прилетал на базу, меня в тундру посылали, а когда я к вам на Волчью речку наведывался, вы черт знает где ошивались…

— Ты давно работаешь в экспедиции?

— Скоро третий месяц, — неторопливо ответил Бондарев.

— Что тебе нужно?

— Да ничего особенного. Поговорить с твоим хахалем, — сказал Бондарев и поправил монтировку, косо торчавшую за голенищем.

— Обо мне? — усмехнулась Марина.

— Не только…

С деланным равнодушием отворачиваясь к окну, Бондарев все ждал, что вот-вот Марина попросит его не делать глупостей или еще что-нибудь, подтверждая тем самым его превосходство над Кулешовым, но в это время из соседней комнаты донесся приглушенный стон, Марина зашуршала пологом и ушла туда. До слуха Бондарева долетели обрывки сбивчивого разговора, ни одного слова не разобрать.

— Был такой приказ: доставить вас на базу! — громко, чтобы слышали те двое, сказал Бондарев.

Ему никто не ответил, и тогда Бондарев встал, откинул полог и прошел в ту комнату. На куче спальных мешков лежал начальник поисковой партии Кулешов, а рядом, бессильно свесив руки, сидела Марина и испуганно переводила взгляд с Бондарева на Кулешова и обратно.

По виду Кулешова Бондарев понял, что дела здесь плохи.

«Ничего себе медовый месяц!» — подумал Бондарев и недобро ухмыльнулся. Кулешов снова застонал.

— Почему санрейс не вызвала? — насупив брови, спросил Бондарев.

— Рация… — устало махнула рукой Марина.

— Что — рация?

— Не работает.

— Давно?

— Угу… Дай сигарету.

— Папиросы у меня.

— Ну, дай папиросу. У нас давно все кончилось. Ребята забыли оставить… А ты все «Прибой» куришь, все экономишь…

— Мое дело, — огрызнулся Бондарев.

Нарочито громко ступая по скрипящим рассохшимся половицам, он обошел топчан, на котором стонал Кулешов, и склонился в углу над рацией.

— Понимаешь, я их слышу, а они меня — нет, — сказала Марина, с надеждой глядя на Бондарева.

— Ну и что? Приемник, значит, работает, а передатчик — скис! Четыре года в городе училась, а такой малости понять не смогла?.. Ладно, сейчас разберемся, — проворчал Бондарев, доставая из кармана отвертку.

Он быстро открутил четыре винта, удерживающие кожух, поддел его отверткой, но кожух не поддавался. Покосившись на Марину, Бондарев достал из-за голенища монтировку и сунул ее острым концом под кожух. Металл со скрипом полез вверх.

— То-то же! — довольно крякнул Бондарев.

Посасывая потухшую папиросу, он осмотрел запыленные внутренности приемо-передатчика, ощупал взглядом каждую деталь. Лампы не побиты, сопротивления без следов копоти… Бондарев присел на корточки, спиной к Марине, но каждую секунду он чувствовал на себе ее умоляющий взгляд, и от этого взгляда движения его становились увереннее, а пальцы рук приобретали необходимое спокойствие.

— Лампы запасные есть к нему? — не оборачиваясь, спросил Бондарев.

— В сенях полный ящик, — тихо ответила Марина.

— Неси, — скомандовал Бондарев и включил рацию. Вспыхнули синими и малиновыми огоньками лампы, в динамике послышалось легкое потрескивание. Осторожно постукивая отверткой по цоколю каждой лампы, Бондарев внимательно слушал, не раздастся ли подозрительный треск, который выдаст неисправную лампу… Цок-цок… Цок-цок…

Марина втащила тяжелый ящик и поставила его рядом с Бондаревым, а сама присела на край топчана.

— Достань-ка мне «ГУ-50», — бросил через плечо Бондарев.

— Я не знаю, какая это…

— Ладно, отойди… Сам возьму… «Не знаю!» — передразнил он Марину. — А что ты знаешь?

Он подтащил ящик поближе и стал доставать из него лампу за лампой, прочитывал название, находил подобную на панели рации и заменял, время от времени переключая тумблер «Прием — передача». После шестой или седьмой по счету замены в динамике раздался характерный свист, вспыхнула неоновая лампочка, подвешенная к антенному канатику, и Марина, неслышно подойдя сзади, тронула Бондарева за плечо.

— Дальше я сама…

От неожиданности Бондарев вздрогнул, посмотрел на ее руку, потрескавшуюся, с заусенцами у ногтей, и больше всего на свете захотелось ему потереться о нее своей колючей щекой… Совладав с собой, Бондарев поднялся на ноги, отошел от рации и насмешливо проговорил:

— Дальше осталась обезьянья работа — на кнопки нажимать…

Прикуривая, он сломал спичку, и Бондарев поспешил стать так, чтобы Марина не смогла увидеть его растерянным и слабым. Но ей было уже не до него. Настроив передатчик, она привычно запричитала перед микрофоном:

— «Сосна», «Сосна»… Я — «Земляника восьмая», я — «Земляника восьмая»… Как слышите меня? Прием…