В пургу и после - [28]

На крыше аэропорта Хохлов провозился битых два часа — пока снял флюгарку, пока протер ее бензином, пока на место поставил, минут сорок ориентировал на север, и неправильно установил, забыл принять в расчет магнитное склонение. Вспомнив, чертыхнулся и пригрозил флюгарке кулаком. Закрепив вертушку, Хохлов спрятался от ветра за выступом слухового окна и сунул обе руки за пазуху. Когда пальцы вновь обрели способность шевелиться, Хохлов торопливо собрал заиндевелые инструменты и глянул вниз.

Вдали туманилась морозной дымкой нахохлившаяся ноябрьская тундра, притихшая в ожидании полярной ночи. За спиной Хохлова горели огоньки поселка, а прямо перед глазами веером расходились во все стороны разноцветные дорожки посадочных огней. Из-под тучи вынырнул тяжелый грузовик «Ан-12», с разгона потерся брюхом о полосу и, взревывая двигателями, стал подруливать к зданию аэропорта. Сверху «Ан-12» казался неповоротливым серым китом с дюралевыми крыльями и оранжевым хвостом, указывавшим на принадлежность к полярной авиации.

На полосе, недалеко от заправочных колонок, стоял какой-то человек в серой шинели, и поначалу Хохлов принял его за знакомого пограничника, но рассмотреть получше не успел — человек, сутулясь под ветром, ушел.

Хохлов спустился с крыши и направился прямиком в буфет.

— Тетя Дуся, мне чего-нибудь горяченького… — попросил он и лишь затем осмотрелся.

В буфете было пусто. Пилоты сюда не заходили. Улетающие пассажиры уже улетели, прилетающие еще не прилетели. За крайним столиком, в самом углу буфета, сидел старшина сверхсрочной службы и пил пиво из пол-литровой банки.

Обжигая пальцы о стакан, Хохлов принес свой кофе на ближайший столик и уселся спиной к теплой батарее, блаженно вытягивая ноги. Сбоку раздалось деликатное покашливание. Хохлов повернул голову и увидел старшину, державшего на вытянутой руке банку с пивом.

— Не помешаю? — спросил старшина.

— Садитесь, места хватит, — предложил Хохлов, убирая ноги с прохода.

Старшина поставил свою банку на стол, взял с буфетной стойки чистый стакан, покосился на Хохлова, подумал немного и прихватил еще один. Потом он уселся спиной к буфетчице и распахнул шинель. Во внутреннем кармане шинели у старшины оказалась початая бутылка спирта, тщательно заткнутая скрученной бумажкой.

— Будешь? — негромко спросил старшина.

— Не могу. Мне сегодня еще ночную вахту стоять. — Как знаешь… А то давай это… согреешься…

— Нет, спасибо, не могу, — сказал Хохлов и отхлебнул кофе.

Он даже зажмурился от удовольствия, чувствуя, как приторно-сладкая жидкость отдает свое тепло.

Старшина налил себе полстакана спирта, разбавил его мутным пивом местного производства, воровато оглянулся на буфетчицу и выпил. Тетя Дуся скривилась от жалости и протянула ему соленый огурец. Старшина половину огурца съел, оставшуюся половину положил в солонку. Закурил.

— А я тебя видел, — несколько оживившись, сказал старшина. — Ты на крыше колупался с этой штуковиной, с пропеллером.

Хохлов лениво кивнул, не открывая глаз.

— Точно, я тебя сразу узнал. У тебя шапка приметная. Рыжая… Как там, наверху, не страшно?

— Да ничего… Ветер вот только, — сказал Хохлов, прихлебывая кофе.

— Угу… А у нас однажды случай был. Я тогда на точке служил, понимаешь? Была там такая штуковина, вроде твоей, один солдат полез по неопытности, его пропеллером долбануло, он упал и ногу себе сломал. Да… Не веришь? Правда…

В буфет заглянула метеоролог Зиночка, увидела Хохлова и сказала, чтоб он побыстрее допивал свой кофе и шел наверх, потому что аэрологи уже два раза звонили, у них «Малахит» не запускается.

— Ладно, сейчас приду, — ответил ей Хохлов. Он чувствовал, что уже начинает оттаивать. Пальцы рук горели, в ногах зашевелились тысячи иголок. Еще один стакан кофе, и можно будет хоть снова лезть на крышу.

— Ты в армии служил? — спросил старшина.

— Нет… После техникума звание присвоили. Младший лейтенант…

— У меня в роте сейчас был один. На тебя похож… Как пришел, сразу мне понравился… У тебя отец, мать есть? А у него никого не было. Круглый, можно сказать, сирота… Попросил он меня, чтоб я ему приемным отцом был…

Старшина одним махом выпил полпива, шмыгнул носом и поморщился.

— Уж я ему службу сделал… В писаря при штабе определил, в увольнение там, на танцы, сколь хотел, ходил. Демобилизовался в первую очередь. Сержантом…

Замолчал старшина, и по лицу его скользнула тень печали, боли и тоски. Потом голос ожесточился, но в глазах осталась доброта и грусть.

— Сволочь он был, как оказалось. Улетел сегодня, даже не простился!..

Хохлов допил свой кофе, поглядел на старшину и негромко сказал:

— А у меня жена на материке гуляет. Поехала экзамены в институте сдавать и загуляла…

К буфетной стойке подошла синоптик Женя. Купила себе пирожок с капустой, укоризненно покачала головой, глядя на Хохлова.

— А я ведь ему подарок приготовил. На прощанье… — сказал старшина и достал из кармана нож с рукояткой из моржового клыка.

Хохлов подержал тяжелый клинок, отливавший синевой, и вернул его старшине:

— На медведя ходить…

А про себя он подумал, что неплохо бы сейчас хоть на полчаса очутиться в Ленинграде…