В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории - [55]

После того как в начале января 1613-го избирательный собор наконец-то приступил к работе, Якоб Делагарди доносил своему королю: «…казаки продолжают стоять на том, что они хотят иметь своим великим князем сына митрополита, князя Михаила Федоровича Романова. Однако есть надежда, что их умысел никакого успеха иметь не будет, так как бояре все против этого и ожидают прибытия Его Милости герцога Карла Филиппа». Находившийся в Новгороде Делагарди явно преувеличивал популярность шведского принца, но он верно подметил главное содержание избирательной компании: реальными кандидатами являлись Михаил Романов и претендент из числа иностранных принцев. Только это был не Карл-Филипп.

В июле 1612 года в Ярославле Пожарский вел переговоры с дипломатом германского императора Рудольфа II Юзефом Григоровичем, который возвращался из Персии в Прагу, где тогда находился императорский двор. Речь шла об избрании русским царем брата императора Максимилиана. В известном смысле это был идеальный вариант. Имцерия и Россия не имели общих границ, а следовательно спорных территорий, однако имели общих врагов в лице Османской империи, Речи Посполитой, Швеции. Вместе с Григоровичем к императору Пожарский отправил переводчика Германа Вестермана. До Праги через Архангельск они добрались только в середине октября. К этому времени императорские полномочия перешли от Рудольфа к его брату Матвею. 29 октября тот дал Вестерману аудиенцию. Император выразил готовность выступить посредником между Москвой и Варшавой. Что касается кандидатуры Максимилиана, последний от лестного предложения отказался, сославшись на свой возраст — 54 года, зато его младший брат Леопольд к перспективе стать государем на Руси отнесся с большим энтузиазмом.

Григорович повез в Москву согласие императора прислать на Русь Леопольда Габсбурга, но добрался до места назначения только в марте 1613-го, когда избрание государя уже состоялось. Во время предвыборных дебатов Пожарский, скорее всего, не располагал сведениями о решении Матвея, в ином случае кандидатура Леопольда наверняка бы обсуждалась и была упомянута в документах того времени. В этом случае земцы сделали бы все возможное, чтобы отложить принятие решения до прибытия посла, но, увы, известий из Праги они не имели, а цесарский посол прибыл слишком поздно, упустив шанс повернуть русскую историю в другом направлении.

С. Ф. Платонов и Р. Г. Скрынников склонны расценивать переговоры Пожарского со шведами и империей как дипломатические маневры, которые имели целью предотвратить военное вмешательство Швеции и заручиться поддержкой Габсбургов. Но сидевшие в Новгороде шведы вполне удовлетворялись достигнутым и никак не могли помешать походу ополчения на Москву. Более того, они радовались любой возможности ослабить своих врагов поляков. Что касается союза с империей, то, будь он достигнут, никакого влияния на положение дел в России не оказал бы. Уже на избирательном соборе 1613 года, по воспоминанию одного из его участников, Пожарский ратовал за то, что «надо взять великого князя из чужих государей и государств»^{22}. Ни о какой дипломатии и внешнеполитических альянсах в те дни уже не думали. Это был земский взгляд на будущего государя, как на «природного» царя. Если бы этот взгляд возобладал, шансы тушинцев дорваться до власти становились призрачными.

«Сознавая свое численное превосходство в Москве, казаки… очевидно, возвращались к мысли о политическом преобладании, утерянном ими вследствие успехов Пожарского», — указывает С. Ф. Платонов^{23}. Кандидатура иностранца казаков решительно не устраивала, ведь так они лишались возможности установить влияние на верховную власть. Агитация за кандидата из русских бояр отдавала лицемерием, поскольку московское боярство казаки ненавидели люто. Ясно, что они имели в виду одну кандидатуру Михаила Романова. Филарет и его семья казались «своими» казачеству, которое почти в полном составе выступало под тушинскими знаменами. Воровской патриарх в отличие от Трубецкого не пересекался с казачьей вольницей в конкретных делах, но одним своим присутствием в тушинском таборе благословлял вакханалию насилия, чинимую казачьими отрядами.

Неприятие диктата гулящих людей на какое-то время сблизило все земские элементы против казаков и кандидатуры Михаила Романова. Двое купцов, покинувших Москву не ранее середины января 1613 года, сообщили, что бояре категорически отвергли кандидатуру Михаила^{24}. Но и им пришлось пойти на уступки: соборяне решили «литовского и шведского короля и их детей и иных немецких вер и никоторых государств иноязычных не христианской веры греческого закона на Владимирское и Московское государство не избирать, и Маринки и сына ее на государство не хотеть…» Речь снова зашла о Воренке, но теперь из круга кандидатов выпали все иностранцы.

Почему же земцы отказались от своего принципиального требования? Часть бояр и их сторонников увлекла перспектива непосредственно вмешаться в избирательную борьбу, выставив свою кандидатуру. Наверняка другая часть участников собора, отстаивавшая кандидатуру шведского принца Карла Филиппа, дрогнула под напором псевдопатриотических аргументов. Кроме того, избрание Карла-Филиппа могло состояться лишь при условии принятия им православия. Однако точными сведениями на этот счет собор не располагал, что не могло не смущать делегатов и настраивало против иноземца большую часть духовенства. Сам Пожарский, скорее всего, склонялся к призванию Габсбургов, но точных сведений о результатах переговоров с императором не имел. В самый решающий момент у земцев не оказалось реальной кандидатуры, которая бы пользовалась однозначной поддержкой в их среде, вокруг которой сплотились бы все здоровые силы русского народа. А у их противников такая кандидатура была — Михаил Романов.