В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории - [10]

Впрочем, антигодуновскими настроениями и проромановскими симпатиями отмечено все устное политическое творчество масс на рубеже XVI–XVII веков. Чего стоит легенда о том, что умирающий Федор Иоаннович протянул скипетр боярину Федору Никитичу Романову, тот — своему брату Александру, тот — брату Ивану, а тот — Михаилу, и после того, как все Романовы, проявив чудеса личной скромности, поочередно отказались от царства, скипетром завладел пронырливый и бесчестный Годунов. Судя по тому, что эту трогательную сцену описывают и Конрад Буссов и Исаак Масса, сия сказка пользовалась завидной популярностью^{25}. Отметим, что француз Маржерет приводит другую легенду, гласящую, что в числе вельмож, спасших младенца Димитрия от погибели в Угличе, были Романовы. Выходит, что одни, почитавшие названого царевича за самозванца, обличали злохитрие Годунова, а другие, верившие в чудесное спасение Димитрия, должны были благодарить братьев Никитичей, которые предотвратили кровавое злодеяние.

PR по-боярски

Поток антигодуновской и проромановской пропаганды явно направлялся искусною рукой из одного центра, а не был стихийным порождением необъяснимых симпатий москвичей к родичам царицы Анастасии Романовой (первой жены Ивана IV) и ее сына — царя Федора. Под пером благосклонных к Романовым летописцев и мемуаристов чудовищные слухи о годуновских преступлениях обретают статус веских предположений, и, наконец становятся истиной в последней инстанции.

Проживавший в России греческий иерарх Арсений Елассонский, говоря о причастности Годунова к угличскому убийству, московскому пожару, татарскому набегу и прочих бедах, ссылается на пересуды, отмечая, что так «говорили многие»^{26}. На слухи ссылаются и авторы романовской концепции истории России — «Хронографа 1617 года», используя ту же формулировку — «мнози же глаголаху». Однако, спустя несколько строчек, предположение о том, что Димитрий пал жертвой убийц, оборачивается неоспоримым фактом, достойным целой нравоучительной тирады. «О злое сластолюбие власти! О звере страшный, иже всея поядая и отончевая и останки ногами изтребляа, ни милости внимая, ни будущаго прощена помышляа! Не щадить сродныхъ, не устрашается великородныхъ, не милують старости, не умиляется о юности, но аки злый вранъ, иже злобою очерненный, доброцветущую ветвь благоплодного древа сокруши и пагубу злу велию учини!»

Значит, все-таки «сокруши» и «погуби»! Кто же является «сокрушителем» и «погубителем», сомневаться не приходится. Здесь же в личину подлинности облекается знакомый нам по письму Андрея Сапеги слух о том, что Федор Иоаннович, умирая, благословил быть на престоле Федору-Филарету Романову^{27}. Созданный также после воцарения династии Романовых «Новый летописец» уже не ведает сомнений. Здесь Годунов прямо называется убийцей царевича, он же приказывает ослепить татарского царевича Симеона, который по прихоти Ивана Грозного несколько лет считался официальным правителем России, он же велит «промыслить» над женихом своей дочери датским принцем Иоанном, взревновав к его популярности у москвичей^{28}.

Ненависть романовской династии к Годунову оказалась столь живуча, что спустя полтора века имя этого государя могло упоминаться в Российской империи исключительно в негативном смысле. Так в манифесте 14 апреля 1741 года с Годуновым сравнивали свергнутого незадолго перед тем регента Бирона. Из этого же манифеста современники Ломоносова и Тредиаковского уясняли, что царь Борис, «подкупя злодеев, единородного брата царя и государя своего царевича Димитрия, юна суща, лестным коварством убити повелел». По мнению авторов манифеста, «не без подозрения», что Годунов отравил царя Федора Иоаннович^{29}.

Еще раньше, чем в произведения словесности, проромановские мифы проникают в песенное народное творчество. Так в 1616 году встречается упоминание о песне, посвященной царице Анастасии Романовой^{30}. Несомненно, она создана значительно раньше. Известны по крайней мере две песни, в которых фигурирует Анастасия. В первом произведении «Гнев Ивана Грозного на сына» более важную роль, чем Анастасия, играет ее брат Никита Романович — отец Федора-Филарета, дед будущего царя Михаила. Сюжет песни сводится к тому, что царевич Иван донес своему отцу Ивану Грозному на брата Федора, якобы пожалевшего новгородцев и прочих царских изменников. Разгневанный государь велел Малюте Скуратову казнить царевича. Прознав про замысел царя, Анастасия поспешила к брату Никите Романовичу, который прогнал годуновского тестя Малюту и спас жизнь Федору.

Фабула имеет мало общего с реальностью. Анастасия не дожила до опричных репрессий и не имела возможности лицезреть кровавые подвиги Малюты Скуратова. Но, как известно, из песни слов не выкинешь. Любопытно, что Никита Романович безымянными авторами представлен не только человеком действия, но и человеком мечтания. Раскаявшийся в своем гневе Грозный желает дать награду спасителю царевича, на что Никита Романович отвечает:

А дай мне вотчину Микитину,

Чтобы слыла-была вотчина Микитина

Отныне и довеку:

Кто коня угонит, в мою вотчину ушел бы, —