В прорыв идут штрафные батальоны - [26]

Балтус огляделся, оценивая порядок на столе, подравнял напоследок стопку личных дел, окликнул ординарца:

— Гатаулин! Взвод охраны — в ружье! Пусть Сачков ручной пулемет прихватит с собой.

Ощущая на себе внимание Колычева, Балтус направился к вешалке с шинелью.

— Знаешь, почему нас немцы в сорок первом и сорок втором били? Вот по этому самому. Мы все время действовали вынужденно, по следам катастроф. Прорывы да окружения ликвидировали. Все силы на это уходили. А немцы — по далеко рассчитанному плану, где все наши ответные действия на сто шагов вперед просчитаны были. Они точно знали, что мы обязательно в эти котлы и окружения полезем. Они нам эти обстоятельства создавали целенаправленно. И принуждали в них действовать вполне предсказуемо. По большому счету, это и есть искусство воевать. — Балтус просунул руки в рукава шинели, обдернул ее за борта на плечах. — Вот и мы сейчас в подобной ситуации. Не мы, а уголовники опережают нас и диктуют обстоятельства. По их сценарию хотят чтоб мы играли…

В Павле толкнулся страх, цепенящий, физический, точно такой, какой поразил его, когда он, размышляя о врагах народа, Лабутине и Уколове, неожиданно поймал себя на поразившей крамоле: уголовники — граждане, а Сталина зовут товарищем. Кто кому товарищ? Ужаснувшись такому откровению, Павел даже заозирался, не слышит ли кто его мыслей. Это же натуральная антисоветчина. 58-я статья. Но мысль, зародившись, уже не оставляла его.

— Товарищ майор, даже у забора есть глаза и уши, а у «Смерша» они здесь повсюду.

— Тебя тоже в стукачи записали? — не удивился комбат. И потому, что он не удивился и это не стало для него неожиданностью, Павлу стало легче. Он счел за лучшее умолчать и не посвящать Балтуса в подробности разговора с Тумановым. Излишне.

— Было такое предложение, — с многозначительным намеком признал он.

— А вот это как раз их святая обязанность — работать на опережение и предотвращение. Где они — эти глаза и уши? На совещание в штаб корпуса укатили.

Вышли на крыльцо. Балтус расстегнул кобуру, достал пистолет, передернул затвор. И в этот момент глухую тишину ночи вспорола недалекая автоматная очередь. Захлопали пистолетные выстрелы.

Балтус нервно передернул плечами:

— Опоздали, старшина…

Взвыла сирена, и из блиндажей взвода охраны уже выскакивали автоматчики, бежали на выстрелы. С крыши штаба дал длинную очередь зенитный пулемет.

Явившимся Гатаулину и Сачкову Балтус отдал приказ:

— Передайте командирам рот — из землянок не выходить и никого не выпускать! Всех задержанных — на гауптвахту. Под усиленный караул. Чтобы ни один не ушел от возмездия. Сачков со мной!

Когда они втроем пришли к землянке шоферов, там уже никого не было. У входа стоял часовой и чуть в сторонке лежал труп убитого штрафника.

— Там еще трое, товарищ майор, — пояснил часовой.

Сачков включил фонарик, и все трое спустились вовнутрь. Луч света, пометавшись около ног, прянул в глубь помещения, высветил три неподвижных тела. В дальнем левом углу, прижав руки к голове, лицом вверх лежал коротышка. Ноги в ноги с ним, только ничком и вздрагивая, доживал последние минуты чернявый с русалкой на груди. В проходе, ближе к выходу, скрючившись, на боку, — тот, что с перебитым носом и кольцами на левой руке. Всех троих Павел опознал уверенно.

— Сачков, прикажите всех тщательно обыскать. Заберите документы и оружие. — Комбат резко повернулся и направился к выходу.

Колычев двинулся следом.

Выйдя наружу, не сговариваясь, одновременно закурили.

— Вот, товарищ майор, — вынырнув из землянки, Сачков предъявил комбату три красноармейские книжки. — А оружия при них, кроме ножей, никакого нет.

— Как нет? А этого кто застрелил? — Балтус указал на труп. — Свои, что ли? Нужно еще раз обыскать все помещение. Должно быть оружие. — И сам, первым, направился к спуску в землянку.

Колычев с Сачковым вновь самым тщательнейшим образом обследовали тела убитых, обшарили и прощупали карманы, складки гимнастерок и шинелей. Из-за голенищ сапог извлекли у каждого по ножу. Просветили фонариком земляной пол, заглянули лучом даже под нары. Безрезультатно.

— Ничего, товарищ майор, — поднимаясь с колен от последней стойки нар, с недоуменным разочарованием произносит Сачков. — Пусто.

— Странно, — упорствует Балтус.

Луч карманного фонарика, скользнув по телу убитого в проходе, ложится к его ногам.

— Стоп! А это что такое? — вскидывает руку комбат. — Ну-ка, Сачков, посвети на его кисть.

Сачков направляет луч на откинутую руку убитого. Кисть трехпалая. Вместо большого и безымянного пальцев — кровавые обрубки.

— Почему у него пальцы отрезаны?

— Похоже, ворье успело все же шмон в землянке навести. У этого пистолет, наверно, в руке был зажат, хватанули для скорости ножом, — неуверенно предположил Сачков, чувствуя, впрочем, шаткость своего предположения.

— Он что — левша? Почему пистолет в левой руке держал? — продолжал допытываться комбат. — И где пальцы? Я пальцев не вижу. Они что — пистолет вместе с пальцами прихватили?

— Да, не вяжется что-то, — озадаченно согласился Сачков. — При них вещмешки тоже должны быть, а их нет.

Павел про крест на шее коротышки вспомнил.