В присутствии Бога - [16]

21. Молитва грешника

Не стану от вас скрывать, что ваше письмо меня разволновало. Вы пишете, что в моих рассуждениях о молитве я забываю о грешниках. «Несомненно, потому, — прибавляете вы, — что вы не считаете их достойными молиться». Да сохранит меня Господь от подобного фарисейства! Грешник, который обращается к своим братьям-грешникам, чтобы призвать их к обращению через молитву, — я только о них и думаю! Все же я стал размышлять над тем способом, которым я говорю о молитве. Я подумал, что для того, чтобы избежать недоразумения, которое вызвали мои рассуждения, мне следовало бы чаще ссылаться на замечательное место из св. Луки, на притчу о блудном сыне. Терзаемый голодом, несчастный парень говорит себе в один прекрасный день: «Встану, пойду к

отцу моему». И отец, который каждый день выходил на то место, откуда видна была дорога, заметил его издалека, «побежал ему навстречу», «пал ему на шею» и «целовал его». Такова молитва: момент, особенно благоприятный для того, чтобы осознать свою нищету и отвратиться от нее, и обратиться к Богу; место встречи Отца и Его чада; взаимные объятия милосердия и нищеты; радостный праздник возвращения. Поймите: это не сын очищается, освящается сам по себе, и лишь тогда идет искать своего отца. Вглядитесь получше: он приближается, будучи нечист, он одет в отвратительные лохмотья, и лишь отцовское попечение очищает его, преображает, облекает в праздничную одежду. Чтобы не говорить иносказательно: очищение и освящение грешника не есть дело человека, но дело Божие: «Сердце чистое сотвори во мне, Боже» (Пс 50,12). Оно есть дар Божий, дар незаслуженный, дар, которого человек никогда бы не сумел быть достойным, и который ему дается, если он верит в него, если он дерзает в него поверить. И вот это-то как раз и драгоценно в очах Господа: когда у человека столь высокое представление о своем Боге, что он не колеблется поверить в Его милосердие. И как раз то весьма тяжко в очах Господних, что старший сын впал в соблазн из-за милосердия,

что он увидел в нем только урон достоинству, попрание справедливости. Род фарисейский никогда не сможет этого понять. Ибо для него человек сам освящает себя через свои усилия и свое моральное мужество, и в результате предстает перед Богом уже достойным, как он считает, общаться с Ним, быть Ему близким. Напротив, в собрании святых «более будет радости об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк 15,7); это собрание благоговеет при виде милосердия, изливающегося из сердца Божия всякий раз, когда предстает перед Ним грешник, доверяющийся Ему, смеющий верить в «безрассудство Божие». Принести свою нищету, чтобы милосердие объяло ее — такова молитва грешника, т. е. всех нас, ибо «если говорим, что не имеем греха, — обманываем самих себя, и истины нет в нас», — утверждает св. Иоанн (1 Ин 1,8).

22. Молитва доньи Пруэс

Ваша реакция меня удивляет. Как можно соблазняться молитвой, которую донья Пруэс в «Атласной туфельке» обращает к Пресвятой ДеНесомненно, вы не вспомнили, при каких обстоятельствах была произнесена эта молитва. Юная девушка из Франш-Конте, донья Пруэс, живая, пылкая, благородная, вышла замуж за дона Пелагио, пожилого кастильского дворянина, чопорного, сурового и набожного. Нелегко находиться в одной упряжке чистокровной лошади и рабочему быку! — Однажды бурным вечером в их двери постучал потерпевший кораблекрушение, Родриго, также благородного происхождения, из рода великих конкистадоров. И вот между ним и Пруэс вспыхивает любовь, внезапная, как молния. Пруэс слишком христианка, чтобы этим не возмутиться, слиш

ком верна своей присяге, чтобы этому не воспротивиться, и слишком человечна, чтобы ей удалось от этой любви избавиться. Немного спустя, путешественник покидает старый дом. Но любовь сохраняется в сердце молодой женщины и превращается в необоримую страсть. Однажды она отправляется в путешествие, в сопровождении офицера своего мужа, питая тайную надежду встретить Родриго. Покидая свой дом, Пруэс проезжает под статуей Пресвятой Девы, которая возвышается над главными воротами. И тут, словно по наитию, она встает на седло своего мула и, разувшись, вкладывает в руки Пресвятой Девы свою маленькую атласную туфельку. Молитву, с которой она к Ней обращается при этом, трудно счесть образцовой, но все-таки я нахожу, что вы весьма несправедливо сочли ее лицемерной и кощунственной. Вникните в чувства, которые столкнулись в молодой женщине, те самые, которые разбирает св. ап. Павел в своем послании к Римлянам: «Желание добра есть во мне, но чтобы делать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим 7,18–19). У нее нет больше сил сопротивляться зову запретной любви, но ее совесть не позволяет ей называть добрым то, что дурно. Ее воля, покоренная страстью, сопротивляется, как бедная маленькая девочка в руках похитителя. Ее вера смеет надеяться, что не будет кощунством закричать Богу: «Я не могу не устремиться в это зло, но Ты можешь сделать так, чтобы я в него не впала; Ты не можешь больше управлять мною посредством моей воли, которая ускользает от Тебя, как ускользает она и от меня; но, может быть, маленькой туфельки, которую я отдаю Пресвятой Деве, чтобы Она передала ее Тебе, будет довольно для Тебя, чтобы удержать меня от пути греха». Безусловно, верно, что молиться таким образом в то время, когда еще сохраняется возможность повернуться к искушению спиной, было бы лицемерием; но если мы — по нашей ли вине, или же нет, — оказываемся охваченными страстью с головы до ног, этот последний выкрик нашей свободы, которая хотела бы не уступать злу, есть признание нашего убожества и признак веры в благость Божию, что непременно должно тронуть сердце Отца. В то мгновение, когда видишь себя готовой предать Бога, отдача своей туфельки не есть ли как бы предание самой себя? Прошу вас, перечитайте в свете этих размышлений молитву Пруэс. Я убежден, она покажется вам одной из самых смиренных, самых искренних, самых беспредельно доверчивых молитв, какие только могут излиться из христианского сердца: «Теперь, пока еще есть время, и Ты держишь мое сердце в одной руке и мою туфельку в другой, Я прибегаю к Тебе! Дева Матерь, я отдаю Тебе мою туфельку! Дева Матерь, сохрани в Твоей руке мою несчастную маленькую ногу! Я Тебя предупреждаю, что очень скоро я Тебя больше не увижу и что я всецело предаюсь противному Тебе. Но когда я устремлюсь навстречу злу, пусть я буду при этом хромать! Когда я захочу преодолеть препятствие, которое Ты мне поставила, пусть я при этом буду как с перебитым крылом! Я сказала Тебе все, что я могла сказать, а Ты сохрани мою бедную маленькую туфельку. Сохрани ее у Своего Сердца, великая страшная Мама!»