В присутствии Бога - [15]

20. «Авва, Отче!»

В своем недавнем письме я старался определить, как вы помните, что есть главное в молитве. Усмотрев, что главное не может относиться к тому, что привносят в молитву тело, разум или чувства, я заключил, что оно содержится в воле. Это так, но и не так. Я пишу вам снова, чтобы устранить опасность ввести вас в заблуждение. Это верно в том смысле, что тот, кто молится, не может совершить ничего больше и ни лучше того акта воли, в котором он обращается к Богу и предается Ему. Но молитва христианина — это не только акт человека, но она есть также, и прежде всего, акт Бога, и совершенно очевидно, что действие Божие намного важнее человеческого. Это подразумевалось мною, когда я вам писал; подразумевалось ли это также и вами, когда вы читали мое письмо?

Впечатляющая библейская сцена весьма ярко иллюстрирует то, что происходит в христианской молитве. Маной и его жена (Суд 13,1920), будучи удостоены посещения Ангела Господня, принесли в его присутствии, на алтаре посреди поля, жертву всесожжения Господу. Они сложили дрова, возложили козленка, зажгли огонь. И вот внезапно ангел был как бы подхвачен пламенем и вознесен с земли к небесам. Таинственное Существо возносит молитву христианина, направляет ее, представляет ее Отцу-Вседержителю: Существо Это — Дух Святой. Апостол Павел предлагает нам это удивительное учение в самых недвусмысленных выражениях: «Дух подкрепляет нас в немощах наших, ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим 8,26). Эта молитва Духа в нас, вот что придает невероятное величие нашей молитве. Мы приступаем к ней усталыми сердцем и духом, и едва бормочем нечто убогое. Неважно! Из этих мертвых сучьев Дух разожжет живое пламя. Эта молитва Духа неуловима. Есть, однако, слова, которые позволяют распознать ее присутствие: Авва, Отче! «Поскольку вы сыны, — пишет св. ап. Павел, — Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!”» (Гал 4,6). Тем самым, сущность нашей молитвы есть этот порыв сыновней нежности [7] Сына к Своему Отцу, порыв, который Дух Святой порождает в нашей душе. Нужно ли теперь удивляться, что наша человеческая молитва бывает приятна Богу? Поскольку мы еще только новички в сфере молитвы, мы обычно не отдаем себе отчета в этой молитве Духа Святого; мы не воспринимаем этого возгласа: «Отче! Отче!», который, тем не менее, раздается в глубине нашего существа. Наши внутренние чувства, пока еще плохо воспитанные, нечувствительны к этому присутствию Духа в нас. Но время от времени, с тайной радостью и все чаще и чаще по мере того, как утончается наше духовное восприятие, мы начинаем предощущать нечто о трепетной жизни Духа Христова: «Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии» (Рим 8,16). Это следует понимать так, что мы открываем в себе порыв любви к Отцу, о котором нам безусловно следует признать, что он исходит не от нас. Итак, молиться — это очень просто, это значит только согласиться, примкнуть (слова, исполненные смысла для людей духовных) к тому, что совершается в нас, это значит только предать себя молитве Духа Святого, как масло в лампе предает себя пламени и в нем сгорает. Очень часто ничто в нас не обнаруживает таинственной деятельности Духа. Но и тогда не меньше следует с нею соглашаться и к ней примыкать, но уже в плане веры, и как раз именно тем самым актом воли, о котором шла речь в моем предыдущем письме. Не боюсь показаться излишне настойчивым, рекомендуя вам, когда вы только приступаете к молитве, ясно и твердо исповедовать веру в Духа Христова, исполненного желания молиться в вас. И, как подписывают незаполненный чек, заранее и полностью на это согласиться.

«Блаженны нищие»

Предстать пред милосердным Богом, сознавая свою греховность и крайнюю нищету, и в то же время уповая на Божию милость, неколебимую и великодушную, — таким должно быть наше устремление, когда мы приступаем к молитве. Молитва — самый благоприятный момент для осознания нашей духовной нищеты и предания себя милосердию Божию (1. Молитва грешника). — Порой молитва — это крик отчаяния свободного существа, которое больше не в силах сопротивляться осаждающему его злу (2. Молитва доньи Пруэс). — Но даже и тогда, когда оно впадает в искушение, когда ему недостает отваги противостать греху, чадо Божие всегда может обратиться к своему Отцу и призвать Его на помощь (3. Шерстяная нить). — Познанный, исповеданный, отвергнутый грех уже более не грех, но нищета, предстоящая пред сладостной милостью Божией (4. «Грех мой всегда предо мною»). — И Отцовское прощение дает забить ключом во тьме и нечистоте души источнику новой жизни (5. Тому, кто считает себя недостойным молиться). — В то время как грех, в котором исповедуются, не может служить препятствием для встречи с Богом, грех не исповеданный, и особенно недостаток любви к ближнему делают бесплодной нашу молитву (6. С ног до головы). — Но ощущение полного бессилия в молитве не обязательно следствие греха. Оно может быть допущено Господом для того, чтобы внушить нам, что в области духа мы коренным образом являемся нищими. Представлять свою нищету очам Божиим — и есть молиться (7. Молитва нищего). — Тому, кто привык познавать, желать и мочь, тяжело видеть себя недостойным и беспомощным. Но для него это может быть сколь тяжело, столь и плодотворно: он учится переходу от «я желаю» к «я прошу» (8. Признать себя банкротом). — Грех, бессилие, нищета приводят нас к осознанию нашей зависимости от Бога. Но тот, кто любит, воспринимает зависимость не как рабство, но скорее как потребность (9. Зависимость). — Эта зависимость от Господа не есть нечто случайное, она врожденная, радикальная, всеобъемлющая. Признать ее, всецело согласиться с ней — вот что значит отдать себя Богу; тогда и отношение зависимости превращается в отношение любви (10. На просвет).