В предгорьях Урала - [47]

…Зима. Маленькая галицийская деревушка, где была расквартирована часть фон Дитриха, утонула в глубоких снежных сугробах. Здесь Андрея и застала февральская революция.

Первую весть о ней принес Епиха. Ворвавшись в избу, точно ураган, он еще с порога крикнул:

— Николашку убрали! Сейчас вестовой прискакал из штаба корпуса. От него и узнал.

Фирсов выскочил из-за стола и взволнованно посмотрел на Батурина. Затем поспешно оделся и, пристегнув кобуру револьвера, торопливо зашагал вместе с Епихой к штабу.

— Подожди здесь, — шепнул он Батурину.

Епиха, не выпуская винтовки из рук, остался в сенках.

Омарбеков сидел в углу и, беспокойно ворочая белками глаз, разыскивал в карманах портсигар, который лежал перед ним на столе. Березницкий, подперев рукой голову, неподвижно смотрел в одну точку. Сидевшие недалеко от него два-три молодых офицера обсуждали вполголоса манифест об отречении царя от престола.

— Поздравляю, — увидев Андрея, произнес сквозь зубы фон Дитрих. — Император Николай уже не правит больше Россией, — полковник скривил губы. — Зная ваш авторитет среди солдат, надеюсь на консолидацию совместных усилий по укреплению дисциплины среди солдат. Война должна быть доведена до победного конца!

— Я придерживаюсь другого мнения, — сухо ответил Андрей.

— А именно? — фон Дитрих побарабанил пальцами по столу.

— Война не популярна среди нижних чинов. Она им надоела. Солдаты устали и стремятся домой.

— А вы? — Полковник резко поднялся из-за стола.

Омарбеков испуганно икнул и закрыл в страхе рот. Березницкий очнулся и тревожно завертел головой.

— А вы? — Лицо фон Дитриха побагровело и, не сдерживая больше своего бешенства, он в исступлении заорал:

— Большевик! Пораженец!

— Да, большевик, — четко сказал Андрей.

Фон Дитрих выхватил револьвер, но в это время он увидел ощетинившийся штык вбежавшего Епихи и отпрянул.

Через час на деревенской улице стихийно возник солдатский митинг.

Андрей взобрался на табурет и, оглядев запруженную народом улицу, громко произнес:

— Товарищи! Иго царизма пало. Но до полной победы революции еще далеко. У власти стоит еще буржуазия. Каждый солдат должен подумать, итти ли ему в ногу с кулаком и помещиком, или следовать за большевистской партией в борьбе за мир, за свободу, за землю, за счастливую, радостную жизнь. Других путей нет. Я уверен, что крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, изберут себе единственно правильный путь. Сегодня мы должны избрать своих представителей в полковой комитет. Да здравствует нерушимый союз рабочих и крестьян! Все под красное знамя революции!

После Андрея говорил Федор Осколков, бывший грузчик из Новороссийского порта. На митинге, по предложению Епифана Батурина, в полковой комитет были избраны Андрей Фирсов, Федор Осколков и еще несколько солдат из соседних рот. Кандидатуры избранных прошли единогласно.

После февральской революции на фронте началось братание солдат. Однажды Андрей заметил небольшую группу австрийских солдат, которые вышли из своих окопов, направляясь в сторону его участка.

Расстояние между окопами было небольшое, и Фирсов явственно услышал голоса солдат:

— Русс! Камрад!

Австрийцы шли без оружия, продолжая кричать:

— Русс, русс, камрад!

Вскоре их группа спустилась в русские окопы, и, оживленно переговариваясь на своем языке, австрийцы начали совать в руки солдат папиросы и консервы.

Андрей передал наблюдательный пункт взводному офицеру и подошел к австрийцам. Те, увидев офицера, на миг замолкли.

— Русс, камрад, — осмелев, один из них раскрыл перед Фирсовым портсигар.

Андрей взял папиросу, и молчаливо тревожное настроение солдат перешло в шумный говор. Большинство австрийцев были из Закарпатья. В роте Фирсова находилось несколько украинцев. Те и другие, плохо понимая друг друга, подкрепляли слова оживленной жестикуляцией. Беседа затянулась. Вечером большая группа солдат во главе с Батуриным пошла в австрийские окопы и вернулась поздно.

Перед утром Епиха влез в блиндаж Фирсова и, боясь потревожить своего командира, тихо улегся рядом.

Первым проснулся Андрей и, поглядев на безмятежно храпевшего Батурина, улыбнулся: «Спит после гостебы».

Братание началось и в других ротах. Фон Дитрих был взбешен. Прочитав строгую нотацию Омарбекову, он вызвал к себе Фирсова.

— Приказываю прекратить братание с неприятельскими солдатами. Открывать по ним огонь, не жалея патронов. Вы меня поняли, господин подпоручик? — спросил он.

— Да, понял. Но это невозможно, — ответил он невозмутимо.

— Почему? — сдерживая себя, спросил полковник.

— Братание солдат принимает массовый характер и идет по всему фронту. Вы, очевидно, об этом знаете, — сказал раздельно Фирсов.

При последних словах Березницкий и другие офицеры, находившиеся в халупе, насторожились.

— Не рассуждать! — фон Дитрих стукнул кулаком по столу.

— Прошу не стучать. Я вам не денщик, — круто повернувшись, Андрей вышел из штаба полка.

Напряжение в стране нарастало. В крупных городах России начались забастовки. На фронте отдельные части отказывались итти в наступление, и фон Дитрих, зная, что снятие Фирсова, за которого стояли солдаты, в данной обстановке невозможно, ограничился строгим выговором.