В постели с тираном 2. Опасные связи - [135]

Ситуация остается такой же из года в год. Робость Усамы мешает установлению между ним и Наджвой более тесных отношений, к которым Наджва стремится всей душой. Когда Усама заговаривает с ней, он зачастую тут же смущается и начинает бормотать что-то несвязное. «Я помню, как я отвечала пристальным взглядом на его робкий взгляд, думая про себя, что мой двоюродный брат более боязливый, чем “прикрывающая лицо платком девственница”». Усама, похоже, нашел в Латакии душевное спокойствие и безмятежность. Он частенько отправляется на маленький остров, расположенный посреди озера, которое находится неподалеку от дома его тети. Ему очень нравится этот «оазис». «А смогу ли я его купить и жить на нем?» – спрашивает он как-то раз у Солимана[366].

Приходит время «узаконить» отношения между Усамой и Наджвой. В 1973 году, когда Наджве исполняется 15 лет, это решенное дело. Если Алия радуется предстоящему заключению брака между ее сыном и дочерью брата, то мать Наджвы выступает против. «Прошу тебя, не соглашайся на этот брак. Я хочу, чтобы ты осталась со мной. Если ты уедешь в Саудовскую Аравию, твои приезды домой станут такими же редкими, как драгоценные камни», – умоляет мать Наджвы свою дочь. Наджва знает, что ее мать права: ей, Наджве, отказывавшейся носить слишком длинные платья, придется, если она выйдет замуж за Усаму и переедет в Саудовскую Аравию, надевать, как подобает саудовским женщинам, никаб[367], и жить, можно сказать, взаперти. «Это моя жизнь, мама, и решать буду я. Я его люблю, и я выйду за него замуж».

В 1974 году в Латакии устраивают свадьбу, невеста на которой выглядит, как принцесса. «Мое белое платье невесты было элегантным. Мне сделали самую модную прическу. Я знала, что была такой красивой, какой только можно быть. Мне очень хотелось, чтобы моя внешность пришлась по вкусу моему будущему мужу». Празднование свадьбы в скромном особняке семейства Ганем проходит без лишнего шума и гама. Женщины и мужчины находятся в разных сторонах помещения, и после короткой церемонии бракосочетания всех гостей приглашают на традиционный торжественный ужин, на котором, в частности, подают жареное мясо и блюда из злаковых культур. «Было много десертов, но мне есть не хотелось, и я ела совсем чуть-чуть. Весь вечер я чувствовала себя как в сладком сне: я вышла замуж за юношу, которого любила».

Однако восторг, который испытывает молодая жена, она никому не показывает. Любые проявления радости и веселья на этой свадьбе запрещены. Музыкантов просят убрать инструменты, а гостей – удерживаться от танцев. Всех также просят громко не смеяться. «Хотя свадьбы в Сирии обычно проходят с размахом, моя свадьба была скромной. […] Я, тем не менее, чувствовала себя счастливой, поскольку могла видеть по довольному выражению лица Усамы, что я ему нравлюсь и что мои поступки соответствуют его желаниям».

Близкие друзья жениха видят для данного брачного союза гораздо менее романтические причины. К числу таких друзей относится, в частности, Халед Батарфи. По его словам, Усама, будучи еще очень юным, но при этом чувствуя, что постепенно становится мужчиной и испытывает все большее влечение к женщинам, решил побыстрее жениться, чтобы удовлетворить похоть, начавшую мучить его, самым что ни на есть пристойным способом[368]. Брачная ночь проходит, как положено, однако похоть не может долго удерживать Усаму возле его молодой жены. Он возвращается к своей матери в Джидду и живет там около года. Месяцы проходят для Наджвы один за другим в ожидании писем от Усамы, в которых он пишет о том, как сильно жаждет снова ее увидеть. Ее вещи уже давно собраны, и наконец она получает радостное известие: ее муж в конце года приедет и увезет ее к себе.

Расставаясь с родительским домом и со своей страной, Наджва тем самым расстается, в общем-то, с почти светским образом жизни, который распространился в Сирии в результате присутствия в ней французов между Первой и Второй мировыми войнами. «Отныне в моей жизни появится много ограничений. Мне уже нельзя будет водить машину и работать за пределами собственного дома», – констатирует Наджва. Алия, заботясь о хорошей репутации своей невестки, подарила ей просторное черное платье – абайю, черный платок, который надевают на голову, чтобы скрыть волосы, а также еще один платок, которым закрывают лицо. Едва только вылетев на самолете в Саудовскую Аравию, Наджва тут же переодевается. «В этот день я впервые в жизни скрыла свое лицо большим черным платком и облачилась в черное одеяние […]. У меня внезапно появилось чувство, что я задыхаюсь, и мне стало страшно при одной только мысли о том, что будет происходить, когда мне придет время выходить из дома. Смогу ли я достаточно хорошо видеть сквозь платок, скрывающий лицо, чтобы суметь пройти через толпу людей? […] Я посмотрела на Усаму. Он улыбался. У моего мужа был очень довольный вид, хотя и было как-то странно, что я разговариваю с ним о самых обыкновенных вещах через маску».

Идя по улице среди других саудовских женщин, Наджва чувствует себя неповоротливой и неловкой. Всячески стараясь не позволить своей абайе за что-нибудь зацепиться, она вдруг вспоминает басню о большой черной птице, которую обманывают и у которой в результате этого выпадает из клюва сыр. Ее первые путешествия по улице среди массы других женщин, скрывающих свои лица, сопряжены в ее сознании с этой басней Лафонтена, которую она, сама того не желая, то и дело мысленно цитирует.