В постели с Хабенским - [4]

Сергей Мигицко сидел на кушетке в одних игривых белых трусиках, а Койгеров зябко кутался в нежно-сиреневую вязаную шаль, заимствованную у артистки Камчатовой.

— И т-ты утверждаешь это на полном серьезе? — Мигицко почесал подмышку и широко осклабился.

— Конечно, Сергей Григорьевич! Я понимаю, вы мне не верите. — Койгеров опрокинул в себя полстакана водки и закашлялся.

— Закусывай! — пододвинул ему тарелку с нарезанной ветчиной Мигицко.

Койгеров закивал, торопливо прожевал кусок ветчины и продолжал:

— Я видел его так же близко, как сейчас вижу вас. Я вышел в туалет после спектакля, открыл дверь кабинки, а там… — Он торопливо сжевал еще один кусок ветчины и снова закашлялся.

— Т-ты жуй к-как следует, Саша, — по-отечески заботливо похлопал его по спине Мигицко.

— Я жую, жую. Спасибо, Сергей Григорьевич. Оно черное, огромное, лохматое, и такой запах…

— Может, к-кто п-пошутил? — Мигицко наполнил стаканы водкой.

— Да какое пошутил, Сергей Григорьевич! Там оно было, там. Клыки еще такие у него. — Койгеров развел руки в стороны сантиметров на сорок.

— А х-хвост?

— Да не видел я никакого хвоста! Я так испугался, в ступор вошел. Смотрю на него, смотрю, прям в его глаза, а они у него — во! Красные, горят.

— В т-туалете видел? И никого т-там больше не было, к-кроме тебя?

Мигицко вылил в себя водку и не спеша закусил черной маслиной из жестянки.

— Никого, Сергей Григорьевич. — Койгеров последовал его примеру.

— Вот ч-что я тебе с-скажу, Санек. — Артист Мигицко поднялся и стал натягивать щегольские бледно-голубые клешеные джинсы. — Это тебя напугал кто-то. Подшутил. Т-точно тебе говорю. К-кто-то из наших. Может, Олежа Андреев, может, Ш-шура Новиков, а может…

— Да нет, Сергей Григорьевич, оно точно воняло. Абсолютно неземным запахом…

— Ну, неземным запахом, Саша, все ч-что угодно может пахнуть. Анекдот с-слышал?

— Какой анекдот? — Койгеров тоже поднялся и тоскливо смотрел, как Мигицко надевает стильный полосатый свитер.

— Встречаются два актера. Ну, скажем, — Мигицко хихикнул, — Хабенский и Почеренков. Хабенский спрашивает: «Ты после того, как пот-трахаешься, моешься?» «Ну да», — отвечает Почеренков. «С-сходи, п-потрахайся».

Мигицко довольно засмеялся, влезая в ботинки из мягкой черной кожи.

— Ты чего не смеешься? Не п-понял? Глупый ты еще, Саша.

— Да не, Сергей Григорьевич, я его точно видел, честное слово!

— Ты еще честное пионерское скажи. — Мигицко уже застегивал куртку. — Ну д-давай, Санек, счастливо т-тебе оставаться. Убери тут. П-побежал, все, пока!

— Сергей Григорьевич! — Койгеров бросился к двери, потом махнул рукой и сел на кушетку.

Утро следующего дня выдалось морозным и солнечным. Уборщица Зина, напевая, мыла коридор.

— О! Ну ты смотри! Опять все нараспашку, ключ в двери. Вот раздолбаи! — беззлобно выругалась она, заметив, что дверь в гримерку Койгерова открыта. — Ну точно, водку пили. Даже за собой не убрали. Ветчинка, ладно. Ваське возьму.

Зина принялась заворачивать ветчину в театральную афишку, извлеченную из кармана.

— А это что, парик, что ли, не сдали? Конечно, валяйте все по полу!

Зина нагнулась. Находившиеся в театре артисты и служащие вздрогнули от ужасающего женского вопля. Через две минуты около койгеровской гримерки клубилась возбужденная толпа. Вызвали «скорую». Народ расступился, когда медики вынесли на носилках бесчувственную Зину, но не это потрясло собравшихся. В руке, которую не удалось разжать эскулапам, Зина сжимала окровавленный скальп со знаменитыми золотистыми локонами. Это все, что осталось от героя-любовника Александра Койгерова.

ГЛАВА 2

Худрук театра Владислав Пази незамедлительно вызвал правоохранительные органы. Они допросили самого господина Пази, который после продолжительной беседы, выйдя из своего кабинета с белым лицом и трясущимися руками, срочно созвал служащих на общее собрание и народного артиста Сергея Григорьевича Мигицко, видевшего Койгерова последним. Зина не могла быть допрошена по той простой причине, что после злополучной помывки коридора слегка тронулась умом. По слухам, моментально просочившимся в театр из клиники Скворцова-Степанова, несчастная Зина постоянно выкрикивала во весь голос разные несуразицы, что-то типа: «Ваську лови, он артиста нашего вместо ветчины слопал!» и «Снятся твои золотистые косы, снится весенняя звонкая даль».

Покидая театр, органы с презрением отозвались на вахте о народном артисте Мигицко, сообщив, что Сергею Григорьевичу нужно обязательно носить памперсы для взрослых. Что имелось в виду, вахтерша Людмилушка не совсем поняла, но поспешила донести это высказывание до сведения всей труппы.

На собрании же происходило вот что.

— Господа! — обратился худрук к артистам и остальному персоналу. — Страшное событие произошло в нашем театре. Не исключено, что в гибели нашего товарища, замечательного актера, — тут Пази высморкался в большой белый носовой платок, — Александра Койгерова повинен серийный маньяк-убийца, неизвестно как злодейски проникший в наш театр.

Во время этого заявления в зале послышался громкий стук — это народный артист Сергей Григорьевич Мигицко с шумом упал в проходе, после чего был вынесен сослуживцами в коридор.