В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая - [4]

Пришлось незамедлительно притормозить, сдать лодку вправо, чтобы не задеть их поплавки, не порвать ненароком лески. Пахнуло дымком, печеной картошкой.

Этих тоже видел впервые. Одеты не по-рыбацки: в джинсах, в серых свиторах и светловатых курточках, в резиновых полусапожках. Оба провожали лодку молча, с нескрываемым неудовольствием.

- Ух, как вы спозаранку, мужики! Ну, теперь вся рыба ваша! - попробовал немного отшутиться за свое случайное вторжение на их участок и, проплывая мимо, упрекнул обоих: - Что ж не шумнули-то? Слышали небось, что подплывает лодка! Туман ведь: ничегошеньки не видно!.."

Ответа не было. И еще через пару гребков, немножко в сторону от берега, оба снова превратились в исполинов, стали серыми тенями и пропали в пелене тумана, словно растворившись в нем.

Наверное, чуть дальше от воды - палатка, костерок... "А также их роди-тели...", - мелькнула в мыслях строчка песни из тележурнала "Ералаш". Их машина, судя по всему, на перевозе, поскольку проезжей дороги ни влево, ни вправо по берегу нет. Либо - в Окшёве. Вероятнее всего, решили познакомить "чад своих" с ночевкой на природе. Ныне это становится модным. "Наверняка, из городских..." - подшептывала интуиция.

Далее местечко - Травы. Сплошные заросли в воде с неисчислимым множеством некрупной, острозубчатой листвы на ее поверхности. Днем будто длинная зеленая ковровая дорожка с бело-розоватыми цветочками пробегала бы вдоль лодки слева от меня. В тумане участок трав приходится обходить, считая гребки. Пробираться-плыть не торопясь, придерживаясь их краев на расстоянии не более весла. Здесь царство окуней, плотвы, подлещиков. Но удить можно их лишь с лодки, встав на якорь несколько поодаль от "дорожки" и забрасывая удочку как можно ближе к ней со стороны глубин.

За "травами" - необходимо сразу снова к берегу. Здесь нужно быть предельно осторожным. За ними, за пологим луговым мыском и маленькой продолговатой заводенкой с десятком деревянных лодок, местечко, называемое Перевоз. Прямо на пути - стальная махина парома с двумя его буксирными катерами.

Пришлось грести по-тихому, смотреть постоянно вперед, чтоб не удариться, не ткнуться носом лодки в их тяжеленные железные борта. Однако безграничная по высоте и ширине стена из темно-серого тумана предстала вновь столь неожиданно, внезапно, что чудом получилось вовремя притормозить-остановиться! Лодка круто развернулась-встала поперек течения всего лишь в метре от его облезлого, ржавого, некогда коричневого цветом борта. Мрачная, схожая с мордой бульдога, серая носовая часть буксирного катера с ее увесистой цепною чалкой вдруг проступила в тумане, словно подсматривала за мной.

С осторожностью, почти вслепую, проплыл-прокрался вдоль торцовой стороны парома под его массивной, нависающей над головой "под козырек" навесной платформой. Присмотревшись к разнице теней тумана, более уверенно пробрался ко второму катеру. Позади него нашел береговую линию. Отсюда угол меж бортом парома и береговою линией мог служить исходной точкой для моего дальнейшего пути.

Я тщательно выставил лодку меж ними под сорок пять градусов и решительно отжался веслами, с силой загребая воду. Паром и берег тотчас же исчезли - серая, мрачная мгла обступила лодку со всех четырех сторон. Стараясь грести равномерно веслами, я мчал по этой страшной, пугающей душу бездне точно в направлении косы затона. Путь предстоял неблизкий, метров до восьмисот.

Также есть смысл заметить, что весь маршрут "до бакена возле косы затона" для меня равняется двум, проверенным множество раз числовым значениям... Семи с половиной минутам быстрого хода либо двумстам семидесяти трем гребкам на моей давно уже старенькой, но все еще крепкой и ходкой лодке. Ей миновал восемнадцатый год. Даже из отборных еловых досок столь долго лодки не живут! Секрет их долголетия мне подсказал один из рыболовов. Оказалось, лодки вовсе не нужно гудронить! Но ежегодно необходимо красить. Изначально же нужно ее пропитать (особенно - днище) кипящей живичной смолою либо горячей краской.

По давней моей привычке я начал считать гребки. Здесь, на этом участке реки, в тумане, мне всегда начинает чудиться, что по мере удаления от перевоза мгла становится все более густой, зловещей и будто бы сжимается вокруг меня. Кажется, вот-вот она совсем упрячет-растворит-источит в своей неощутимой, непроглядной массе и корму (она довольно часто исчезала в серой пелене), и весла, и рюкзак на решетке-подставке, и внезапно поглотит-потопит подо мной мое суденышко. И хотя ничуть не сомневался, что подобного произойти не может, чувство страха, леденящей душу жути, по обыкновению, не только ни на миг не покидает, но, как правило, все возрастает, возрастает едва ль не с каждым очередным гребком. Иногда по этой причине даже сбивается ритм сердца! В груди появляется легкая боль, ломота, и приходится скорее пользоваться валидолом или же таблеткой корвалола. При этом беспрестанно кажется, что вынырнет с секунды на секунду за кормой седой старик с косматыми сырыми волосами да скажет чего-нибудь!..

"Чуйль-люльк, чуйль-люльк..." - в полнейшей тишине предательски отплескивают воду весла.