В понедельник дела не делаются - [33]

– Михаил Николаевич, – обрадовано запищала она, – какие подробности вы можете сообщить для нашей газеты о побеге убийцы женщины на трассе?

– Никакие, – откровенно недружелюбно буркнул Миха.

– Почему так? По моей информации, вы принимали активное участие в раскрытии этого убийства.

Взгляд Голянкиной был деланно наивен. Накрашенный ротик ожидающе приоткрыт.

– Обратитесь в прокуратуру. Дело у них в производстве, – Маштаков продолжил движение по намеченному маршруту в свой кабинет.

Он точно знал, что в межрайонной прокуратуре с корреспонденткой «Обозрения» разговаривать не будут. Газетка за пять лет своего существования успела испортить отношения со всеми в городе. Делая себе имидж на конфликте, на псевдопринципиальности. Ставя на обывателя, любящего жареное. Миху воротило от того, что они мнили себя выше остальных. У них имелось две методы – ругать и вещать. Как директорам надлежит управлять заводами, как мэру рулить городом. Как ментам надо жуликов ловить, прокуратуре – дела расследовать и обвинение поддерживать, а судьям – судить.

И все-то у них воры поголовно…

В прежние времена (пока не раскусил) Маштаков по работе общался с Голянкиной, она ему откровенно глазки строила, но у него ума хватило не пойти на связь с щелкопёркой. Не в его вкусе она была, Миха не воспринимал женщин субтильных, гаврошистых. Разве только – в поддатом виде, когда планка требовательности у него падала, когда он становился всеядным. Но по пьянке, хвала бороде пророка, Голянкина ему не попалась.

Не раз Маштаков беседовал с ней серьёзно, понять пытался.

Ноль по фазе. За копейку маму родную не пожалеют, пропишут!

Последний опус Вероникин посвящался дежурной части. Под заголовком – «Дежурные “глухари”». На целую страницу она расписывала как грубо, как бездушно работает дежурка, что делать там нечего, сидят сканворды разгадывают. В качестве примера приводила жалобу одной гражданки, может, сама и выдумала эту жалобу. А может, и нет. Маштаков никогда не идеализировал систему, во всех спорах соглашался, что органы у нас плохо работают, но других-то нет. Попробуй отработай сутки в дежурке! 24 часа! Крыша поедет! Без конца – заявы, обращения, телефоны не умолкают, всю дорогу со всех сторон сыплются вводные. Начальство достаёт, своё и областное. Постоянная нерешаемая головоломка про волка, козу и капусту. Или как на грош наменять пятаков… Как перекрыть все заявки? Выработавшие свой ресурс машины то и дело ломаются, бензина при нормальной работе только до обеда хватает. Постоянный стресс.

Сам Маштаков только за миллион согласился бы здесь работать.

В дежурке шкуру надо иметь слоновью и канаты вместо нервов.

Андреич тогда, прочитав статейку, раздухарился.

– Миш, чтоб эта манда кобылья в моё дежурство ещё раз зашла в УВД! Пинком под зад, аля улю гони гусей!

Больше всего ветерана возмутила картинка. На ней ушастый милиционер сидел со спущенными до колен штанами на толчке, а дядя в шляпе, заглянувший в туалет, возмущался: «Опять мусор в унитазе!».

– Я ей, кобыле, сделаю «мусора»!

Маштаков поддакивал подполковнику. Не стал сыпать ему соль на раны, говорить, что Вероника официальную аккредитацию в УВД имеет, лишить которой можно только через суд.

Кабинет их был открыт, в нём Рязанцев пытался привести в действие компьютер. На экране монитора высвечивалась тусклая табличка с цифрами и надпись про какой-то «error».

Андрейка ругался.

– Николаич, ты у нас спецшколу закончил, прочитай, что тут написано.

Миха прищурился.

– Хрен поймёшь. Сбой какой-то произошёл. Эф-один надо нажать.

– Нажимал, там такая же абракадабра.

– Ладно, Андрюха, оставь в покое умную машину, пока совсем не сломал. Иди, подними Помыкалова, будем обувку изымать. Потом к мамке его сгоняешь, допросишь и ботинки ему на сменку привезешь. Да, будешь в спецприёмнике, глянь по журналу, в одной ли он камере с Сидельниковым неким?

– Когда ты успел, Николаич? – Андрейка оторвался от монитора.

– Учись, молодой, пока дядя Миша жив. Пока не сожрали его окончательно с потрохами.

Рязанцев ушёл, а Маштаков открыл встроенный шкаф и в горе разного хлама стал подыскивать злодею какую-нибудь временную обувку. Не ходить же ему босиком… Голимое нарушение конституционных прав! Запало Михе в голову, что видел он в шкафу шлёпанцы без задников, какие в больнице посетителям выдают.

Глухо забрунжал телефон. Маштаков поднял трубку.

– Привет, Николаич? Трудишься? – на проводе был Саша Кораблёв. – Как делищи?

– У нас какие дела, Сань? Все дела у вас в прокуратуре, – Миха рад был потрепаться с приятелем.

– Когда по изнасилованию Гудковой будем работать, Миш?

Через неделю срок по делу, а в деле – хоть шаром покати.

– Давай выберем день. Тебе как, Сань, реально кого-то надо отработать или…?

В мембране было слышно, как Кораблёв щёлкнул зажигалкой, прикуривая.

– Да там глухо, как в танке. Давай хоть буханку набьём. В области выдерут за такое дело.

– Нет проблем, – Маштаков улыбнулся, последнее время все менты говорили в таких случаях «нет проблем», кино американского насмотрелись.

– Сам как, Николаич?

– На букву «хэ», Сань… Слышал про косяк с побегом?

– А ты тут каким боком? Это ж мрошники прощёлкали?