В полярной ночи - [17]

— Собираетесь возводить турбины и генераторы на фундаментах из дрянного цемента? — иронически спросил Дебрев.

— Нисколько, Валентин Павлович, — спокойно возразил Караматин. — На фундаменты основного оборудования ТЭЦ пойдет хороший цемент. А местный цемент будет использован на строительство стен подсобных цехов ТЭЦ и главным образом на строительство коробок медеплавильного завода.

— Я, как начальник медеплавильного завода, решительно возражаю! — крикнул сидевший недалеко от Седюка человек. — Я эти одолжения знаю: заберете печь на полгода, а потом выяснится, что цемента все-таки не хватает, и печь у вас засохнет. В результате в мае мы не сумеем пустить отделение сушки, и в довершение стены, скрепленные вашим, местным цементом, начнут валиться на головы рабочих во время первой же серьезной пурги.

— Как мнение начальника строительства? — спросил Дебрев.

Зеленский встал, откашлялся и заговорил глухим басом, — этот бас плохо вязался с его женственным, красивым лицом и каждый раз, как он начинал говорить, казался неожиданным.

— Строителям и металлургам, Валентин Павлович, этот вариант нежелателен. Наш график так напряжен, что стоит на той грани, где реальность превращается в фантастику. Малейшее новое затруднение самым роковым образом отразится на сроках ввода станции. Прежде всего строительство, монтаж и демонтаж нового цеха, не предусмотренного планом, займут много людей и механизмов. Их придется изымать из основного строительства. Это главное затруднение. Второе затруднение в том, что местный цемент схватывается значительно медленнее привозного. Для нас, строителей, принять этот вариант означает — пойти на большие новые трудности.

— Конечно, получать все от чужого дяди проще, чем самому все разрабатывать, — зло заметил Дебрев. — Самый нежелательный вариант — это брать на себя ответственность, творчески мыслить, работать с огоньком.

— Я не от ответственности бегу, а указываю на реальные трудности, — огрызнулся вспыхнувший Зеленский. Похоже было, что новая насмешка Дебрева совсем вывела его из равновесия.

— Разрешите мне, — сказал Сильченко.

— Слово имеет Борис Викторович, — объявил Дебрев.

Сильченко встал, провел рукой по усам, просмотрел запись в блокноте. Он помолчал, ни на кого не глядя, всматриваясь в какую-то невидимую точку на стене, поверх голов. И голос его, когда Сильченко заговорил, был строг, суховат и четок. Говорил Сильченко медленно, ясно, временами опускал голову.

Видно было, что во время речи он неспособен откликаться на каждое замечание и живо все наблюдать, как это делал Дебрев. Сосредоточенный и сдержанный, он словно выключался из всего, что не имело прямого отношения к его мысли.

— Прежде всего о применении временных норм на строительстве, — сказал он. — Я вполне согласен с Валентином Павловичем, что применение этих норм на основных объектах нашего строительства недопустимо. Эти нормы предложены главным образом для тех из эвакуированных предприятий, которые с самого начала строятся как времянки и после освобождения временно оккупированных врагом территорий будут возвращены на старые базы. Мы же строим в глубоком тылу, строим на десятилетия, и хотя Москва разрешила нам в отдельных случаях применять эти нормы, мы, как большевики, поблажки себе давать не будем. Мы решаем дело государственной важности и должны решать его по-государственному. Но это не значит, что мы вообще зарекаемся от этих норм. По условиям нашего строительства нам придется возводить много вспомогательных объектов — срок службы их исчислен несколькими годами или даже месяцами. К этим объектам нормы военного времени или даже еще более упрощенные нормы обязательно должны быть применены. В частности, я вполне поддерживаю предложение проектантов о строительстве временного цементного цеха. Конечно, цех должен строиться с минимальными затратами труда и материалов, то есть по нормам военного времени. Тут товарищ Назаров беспокоился, отдадут ли ему печь и выстоят ли стены под давлением пурги. Я думаю, что опасения товарища Назарова лишены оснований. Он, видимо, забывает, что основной объект нашего строительства — как раз медеплавильный завод. И если заберут у Назарова сушильную печь, то не для того, чтобы лишить его этой печи, а чтобы создать условия для ее своевременного пуска на медеплавильном.

— Кто еще хочет слово? — спросил Дебрев. Встал невысокий лысый человек с глазами, полуприкрытыми тяжелыми реками, с большим носом, мясистыми губами. Григорьев шепнул Седюку, что этого человека зовут Синий, он главный энергетик комбината, работал раньше на самых крупных станциях страны, здесь консультирует проект ТЭЦ и начальствует над ВЭС — временной электростанцией, дающей ток поселку.

— Я очень уважаю товарища Зеленского, товарищ Зеленский — сильный и грамотный строитель, — сказал он. — Но я хочу, я очень хочу, чтобы товарищ Зеленский понял ту истину, что электростанция — сердце промышленного предприятия. Это сердце должно быть здоровым. Если оно хоть немного прихварывает, если оно сжимается судорогой, весь организм болеет. — Он вдруг печально улыбнулся и положил руку на сердце, и по этой улыбке и жесту Седюк понял, что ему самому хорошо известно, что такое больное сердце. — Так вот, я говорю: мы должны сделать все, абсолютно все, понимаете, чтобы сердце нашего заполярного Ленинска билось нормально. Поэтому надо забыть о временных нормах, ТЭЦ должна быть построена солидно.