В полночь упадет звезда - [143]

Женщины пели, жители Троеславля не отрывали глаз от небокрая на востоке… и сами не понимали, что видят. Будто в ответ на призыв, из рассветного тумана протрубил рог, а затем на реке показались большие лодьи – одна, две, три… пять, шесть…

Певицы смолкли – никогда еще солнце не подавало рогом ответного знака и не высылало лодьи вместо «игры лучами». Вот лодьи пристали, где обычно, из них стали высаживаться люди – многие десятки людей, все мужчины. В глаза бросался красный стяг – хорошо знакомый Семигостю княжеский Олегов стяг. В изумлении он смотрел, как пришельцы поднимаются к воротам, как вьется красный плащ на мужчине впереди. Кто это – само Солнце, прибывшее на золотой лодье?

Вот красный пришелец приблизился, и Семигость, будто прояснилось в глазах, узнал Олега, князя киевского.

– Будь жив, Семигость, – первым поздоровался Олег, понимая по потрясенным лицам, что его принимают за виденье. – Где дочь моя, Стоислава-Брюнхильд?

Подходя, он успел оглядеть женские лица и нужного не нашел. Предслава, своего зятя, он тоже не увидел: тот давно ушел со своими отроками на поиски Брюнхильд, как только понял, что она слишком долго «ищет всевед-траву», что после первой белой зари уже не имело смысла.

– Будь жив, княже, – вымолвил Семигость.

И замолчал, не зная, что сказать еще. Где Брюнхильд, он не знал, но знал, что в эту ночь Благодан пытался выпросить у нее венок. Но чем дело кончилось? Если бы она отдала, если бы позволила парню разорвать красу своего девичества и бросить в воду – это означало бы согласие на брак. После этого Благодан намеревался увезти ее до утра… но утро настало, и им бы пора вернуться.

– Не молчи! – сурово велел Олег. – Ты не баба – умей ответ держать. Я знаю, что вы пытались ее зельями опоить, едва не отравили. Где она сейчас? Она жива?

– Она жива! – подала голос Мировита, напуганная мыслью, что князь считает их убийцами своей дочери. – Здорова совсем! С вечера с нами гуляла, с девками…

– Где она? – Олег повернулся к ней.

– Не возвращались они… – едва выговорила боярыня.

У нее кровь стыла в жилах: дошло, что долгое отсутствие дочерей и Стоиславы ничего хорошего не обещает. Вспомнились недавние тревоги из-за болезни Стоиславы: Предслав винил их в отравлении, а теперь с этим же прибыл сам князь, да целое войско с собою привел! А они даже не знают, где сейчас княжна!

– Если вы сгубили мою дочь… – начал Олег; лицо его было спокойно, голос ровен, но смарагдовые глаза смотрели будто с того света, – то лучше бы вам всем сразу сквозь землю провалиться.

– Никто ее не губил, – заставил себя ответить Семигость. – Да разве мы навцы какие… девушке зла пожелаем?

– Тогда где она?

– Загулялась, видать, с девками… – пробормотала Мировита. – Они молодые…

– А сын твой где?

Ему не ответили.

– Послушай, Семигость! – Олег придвинулся к боярину почти вплотную. – Время дорого, я в загадки играть с тобою не стану. Ты ведь меня глупцом не считаешь? Ты еще зимой хотел взять мою дочь за твоего сына. Ее у тебя в дому зельями опоили. И вот она исчезла в ту самую ночь, когда венками женятся. Если он ее умыкнул… я найду его под землей и напополам разорву. По полю по клочкам размечу. Я весь твой род под корень выведу, в пень повырублю! Вот где вы у меня сидите, старых князей внуки! Все о былых временах мечтаете? Хотите прежнее воротить, когда каждый кулик на своем болоте княжил? Не выйдет. Я и род мой русский здесь навсегда. Земля Полянская – теперь Русская земля, и Русскую землю даже греки знают. Ни хитростью, ни силой я вам власть над нею заново взять не дам.

Олег кивнул Рандольву, тот сделал знак отрокам. Пока Олег говорил, они обошли толпу женщин со старейшинами и взяли их в кольцо.

– А ну вперед! – послышался повелительный голос. – Все шагом вниз! К лодьям!

Вооруженные отроки стали теснить толпу прочь от ворот, к берегу и лодьям. Донесся ропот, потом женский испуганный крик. Но эта усталая толпа не могла противиться вооруженной дружине, блеск копейных наконечников, нацеленный в лица, лишал воли.

На месте остался только Семигость.

– Если с моей Брюнхильд что-то дурное приключится – если она исчезнет, или погибнет, или какой хрен ползучий вздумает ее хоть пальцем тронуть, – продолжал Олег, глядя в лицо боярину и не замечая поднявшейся суеты, – то я всех вас утопить прикажу, а город ваш, и верхний, и нижний, сожгу. Кто уцелеет – грекам в челядь продам, и будут здесь только вороны граять. Клянусь богами!

Он вынул из ножен длинный ударный нож, приложил ко лбу, к глазам, поцеловал клинок возле рукояти, а потом обратил острую грань к горлу застывшего Семигостя, приблизив почти вплотную.

– Ну? Ты вспомнил, где моя дочь? Или ты со своими скоро в Нави встретишься.

– Она… – выдавил Семигость, – может быть… у Мечтаны.

Единственное, что он мог предполагать, видя отсутствие Брюнхильд, – замысел Благодана удался и тот, добром или силой, ночью увез девушку к ведьмарке, чтобы удержать в руках до утра. Оставалась одна слабая надежда: что зелье оказало свое действие, заронило в душу Брюнхильд любовную тоску, и та по доброй воле вручила Благодану свой венок. Тогда это не похищение, а освященный древним обычаем «брак на игрище у воды», женитьба таким же порядком, как это делали предки славян тысячи лет назад. Олег почти сказал ему: он не признает такой брак, его дочь была обманом опоена травами. И он докажет это, если понадобится. Но чем быстрее Олег получит свою дочь назад, особенно если она окажется невредима, тем больше у Троеславля останется надежд на спасение.