В поисках забвения - [25]
В 1816 году Кольридж переехал в Хайгейт, в дом врача Джеймса Джиллмена (1782-1839), который контролировал его потребление наркотика. Местные подростки звали Кольриджа «простофилей Джиллмена», а их родители – «придурком». Многие годы он обманывал врача и приобретал опиум у местного аптекаря по имени Данн, страстного поклонника поэта. В 1824 году Данн предупредил своего ученика, чтобы тот никогда и никому не рассказывал ни о Кольридже, ни о том, что он принимает опий. Кольридж очаровал и аптекаря, и его ученика. В 1828 году Данн отказался выполнить требование Джиллмена не продавать наркотик поэту, он открыто заявил, что без опийной настойки тот скоро зачахнет и умрет. Кольридж был очень изобретательным человеком, когда дело касалось удовлетворения своих желаний. В худшие периоды жизни он был безвольным, бездеятельным, неуверенным в себе и эгоцентричным человеком. При неумеренном потреблении опиума он становился похожим на запойного пьяницу, становился истерически агрессивным и крикливым. Сэр Вальтер Скотт пытался оправдать Кольриджа определением «гений, борющийся со своими дурными привычками», но более подходящей была бы фраза «Дурные привычки, борющиеся с гением».
Кольридж под действием наркотиков всегда впадал в крайности. Более типичным примером литератора-наркомана той эпохи был, вероятно, Проспер Мериме (1803-1870). Слишком восприимчивый к мнению и шуткам друзей, Мериме хорошо понимал значение девиза Стендаля в пост-наполеоновскую эру – «Спрячь свое «я». В молодости он скрывал свои чувства под маской холодного, уравновешенного, вульгарного и грубого циника. С помощью хорошо отработанной и поставленной дикции актера он прятал свое «я», играя разные роли в разных кругах общения. При этом он контролировал свои образы значительно лучше, чем Де Квинси. Зависимость от наркотиков он также жестко контролировал и разграничивал. Путешествия по Ближнему Востоку Мериме описывал спокойно, мило и с юмором. Он писал парижскому приятелю, что в Тире в 1841 году он провел два восхитительных дня, ничем не занимаясь, покуривая «кеф», наслаждаясь прекраснейшим видом и подкрепляясь первоклассными кебабами. В путешествиях случались и комичные ситуации.
«Мой хороший друг, паша Смирны Осман, который носит сюртук, как мы с тобой, но за столом садится на подушку диаметром шесть дюймов, сказал, что европейцы изобрели прекрасную вещь – газеты. За ними, мол, приятно проводить время. Я ответил: у тебя же есть трубка, с которой гораздо приятнее коротать часы. Да, трубка – это хорошо [отвечает он], но иногда, когда куришь, она наводит на грустные мысли, а если читать газеты, то можно совсем ни о чем не думать».
Во Франции, чтобы справиться с повседневными стрессами, Мериме нужны были успокоительные средства. Он пытался подавить человеческие эмоции с помощью наркотиков. Однако даже когда писателя одолевала меланхолия, у него хватало здравого смысла, чтобы бороться с самоуничижением. Он говорил, что его задача – как можно надежнее забыть собственное «я».
Наркотики и галлюциногены были для Мериме не признаком ненависти к самому себе, не способом саморазрушения или расширения сознания. Они были для писателя орудием, с помощью которого он подавлял агрессивный настрой к людям, окружавшим его по долгу службы. Мериме был инспектором охраны исторических памятников и много путешествовал по Франции, спасая от вандализма или самозахвата такие шедевры архитектуры, как папский дворец в Авиньоне и римские амфитеатры в Оранже и Арле. Хорошо сделанная работа поднимала ему настроение и укрепляла уверенность в себе. Однако иногда служебные обязанности его обескураживали. В одном городе, например, местные знаменитости заставили Мериме восхищаться лисьей норой, которую они окрестили храмом друидов.
В 1846 году писатель говорил одному испанскому аристократу:
«Я очень печалюсь, когда отправляюсь в путешествие, а в этот раз – особенно. Погода стоит прекрасная, и я, чтобы взбодриться, покурил гашиш, но напрасно. Мне обещали, что я побываю в раю и увижу гурий Старика с небес, однако я ничего не почувствовал. Вы знаете, что гашиш – это экстракт одурманивающей травы. На Востоке с его помощью люди на несколько часов подряд превращаются в счастливейших существ на свете. Но нам это средство не подходит».
Несколько долгих лет Мериме употреблял опийную настойку, чтобы побороть разочарование в своей службе при дворе Наполеона III. Во время визита во Францию голландкой королевы Софии он писал, что двор превзошел себя, устраивая балы, пикники и подобные развлечения. Ему отвели роль шута. Мериме должен был сочинять льстивые стихи для королевы и участвовать в пантомимах императрицы Евгении. Писателя также заставляли объедаться за столом, а затем натягивать тесные брюки. Он сдерживал свое возмущение лишь с помощью наркотиков. Мериме признавался другу, что почти отравлен передозировкой опийной настойки. Писатель боялся, что от раздражения и скуки может стать импотентом. К концу жизни, когда Мериме страдал астмой и эмфиземой легких, он стал использовать эфир.
