В поисках ветра силы - [3]

Позже я узнал, что далекий мыс, на который я смотрел с дюны - это гребень горы "Маркiв Шпиль". Так я впервые увидел эти места и ощутил зов. Когда-то давно, в детстве, у нас дома была старая карта Украины - её купил отец, когда меня еще не было на свете. Не знаю почему, но ещё тогда моё внимание привлекла излучина Днепра между Ржищевом и Каневом. Между селами "Трахтемиров" и "Зарубинцы"

(ничего не говорящими для меня загадочными названиями) Днепр делал крутой поворот, образуя полуостров, на котором желтым цветом были показаны холмы. Там, напротив Переяслава, когда-то находилось небольшое село "Монастырец" или, иначе, "Монастырок", названное так от бывшего возле него в древности Трахтемировского монастыря. Сейчас оно заброшено и от него не осталось ничего кроме едва заметных развалин нескольких хат. Но во времена моего детства, когда я рассматривал зеленую карту, село ещё жило своей жизнью. Сверкало над крутыми горами солнце, старые липы дарили свою тень; бездонная синева неба раскидывалась над рекой и журчал из-под обрыва крутой горы Маркiв Шпиль источник... прохладная тишина сельской хаты и голубой небесный свет на её белых стенах; парное молоко, свежий хлеб и красные вишни... Место, изначально для меня созданное... духовная родина...

Великий Полдень

Летом 1980 начались первые путешествия по холмам Приднепровья вместе с Виктором Висенте, верным спутником моих странствий. Мы обследовали холмы, поля и овраги в окрестностях Триполья, Стаек, Ржищева. Так мы добрались до Ходорова - села на правом берегу Днепра, как раз напротив дюны, где я был в прошлом году. В окрестностях Ходорова мы не раз бродили по полевым дорогам в зной Великого полдня, созерцая пустоту неба в безжизненных ярах, пугавших своей неведомой силой.

В те годы меня вдохновлял образ Заратустры. Сделав из чистых листов бумаги толстый фолиант с кожаными застежками, переплетенный в грубую мешковину, я всюду носил его с собой в солдатском рюкзаке, неторопливо переписывая туда текст книги Ницше, под настроение изменяя его и перенося события в яры возле Ходорова, придавая им сельский колорит, от которого мы тогда с Виктором тащились - деды, петухи, "бджоли" и т.п. С этой рукописной книгой я носился несколько лет, никому её не показывая единственным человеком, кто её случайно видел, была моя подружка Ира, с которой мы познакомились летом 1981 года на сельскохозяйственных работах недалеко от Переяслава. Дальнейшая судьба книги примечательна - зимой, в начале 1983 года я вдруг понял, что слишком привязался к ней и, вспомнив слова дона Хуана, что воин не должен иметь материальных вещей, в которых бы фокусировалась его сила, решительно бросил книгу в печь - она превратилась в дым, растаявший в небе над трахтемировскими горами.

А символом лета 1980 года стали полевые дороги возле Ходорова и колючие ветви дикой груши, переплетавшиеся на фоне неба. Что искали мы на тех дорогах? Великий Полдень, тот миг, когда ты становишься малым, как, как атом, как точка; неподвижным, как камень на дороге и засыхающая груша на склоне над яром. Пусть остановится время - вечность; пусть мир сожмется в одну точку, в которой не останется ничего, кроме всевмещающей, всепоглощающей небесной бездны...

Когда настала осень, а потом зима настроение "сжимания мира в точку" проявилось ещё больше. Я тогда приучал себя мало есть, несмотря на мороз ходил в кожаной куртке и сильно мёрз, испытывая общую слабость, апатию, блаженную внутреннюю пустоту и холод - тот холод, который поднимается изнутри тела и от которого не спасешься никакими свитерами. Казалось, это грань биологической гибели и ощущение того, что смерть где-то рядом, завораживало.

А в ту зиму было много морозных дней и яркого солнечного света. Пошатываясь от слабости, я шёл после работы домой; улыбаясь, широко открытыми глазами смотрел на свет догорающего солнечного дня на пустых стенах комнаты; садился в угол на пол, надевал ватник, нажимал кнопку магнитофона и слушал музыку - Майлс Дэвис, "Get Up With It". В бесконечной неопределённость ее звуков, в которых, как в звуках эхо-бытия, в звуках свистящего ветра и в бесформенных далёких звуках ночи казалось бы, нет ничего, угадывалась не только вся мыслимая музыка, но и вообще всё возможное.

Всё это напоминало пустое бездонное небо над Ходоровом, небо "Великого Полдня".

В нём тоже, казалось бы, нет ничего кроме бездонной синевы. Но если запрокинуть голову и долго смотреть в его пропасть, время останавливается, и в этом мгновении вечности уже есть всё, что было и всё, что когда-то будет. Как будто в небе, в котором пустота и небытие доведены до своего логического завершения, рождается бесформенный неопределённый звук, далёкий и огромный, размытый и неописуемый - звучание самой Вселенной, подобное гулу морской раковины, приложенной к уху. "Благословенная, играй на Вселенной - пустой раковине, в которой твой ум может резвиться бесконечно..." - вспоминаются мне слова Шивы из книги Пола Репса "Кости и плоть Дзэн", которую мы зимой в конце 1980 года читали с Мариной, подругой тех лет.

И чем дольше вслушиваешься в этот звук, тем больше он проникает в тело, становясь "невидимым ветром", танцующим во мне. Тогда исчезала слабость, голод и холод; не надо было ни горячего чая, ни тёплого ватника. Всё это уже не имеет значения, существовала только неслышимая музыка, звучащая во мне...