В поисках Великого хана - [78]

Сменившись, Фернандо подождал, как делал это не раз, пока его товарищ по вахте не удалился в свое помещение на носу корабля; притаившись близ кормовой башни, он кончил тем, что проскользнул в ту рубку-коридорчик, который вел в каюту дона Кристобаля.

Паж адмирала проводил в этом коридорчике каждую ночь; он спал на брошенном на пол тюфяке. Фернандо должен был во что бы то ни стало повидать девушку перед тем, как отправиться к себе в кубрик, расположенный прямо под палубой и пропахший насквозь смолой и смрадными запахами, исходящими от людей. Умиротворенная красота этой ночи и тихая, неторопливо журчащая музыка невидимой во тьме арфы пробудили в нем неодолимую жажду побывать у Лусеро. Повидать ее, почувствовать в своих объятиях ее тело, запечатлеть на ее губах один-единственный поцелуй и тотчас же скрыться! Кто же может застигнуть их в такой час?

Он осторожно пробирался по коридорчику, прислушиваясь к дыханию мнимого адмиральского пажа, совсем как в ту ночь, когда он нашел Лусеро холодной, такой холодной, словно она умирала, — до того измучила ее морская болезнь. На этот раз он задрожал, ощутив под руками тепло ее плеч и шеи. Он заглушил своими пылкими поцелуями восклицание, которое чуть было не вырвалось у девушки, когда он так внезапно ее разбудил.

— Это я, Лусеро! Не кричи! Слышишь, это я! — торопливо прошептал он ей на ухо и снова принялся ее целовать.

Они пробыли вместе довольно долгое время; Лусеро, успокоившись, целовала Фернандо — ведь это был единственный способ заставить его уйти как можно скорее: их могли обнаружить.

В соседней каюте находились королевский контролер и королевский нотариус. Сеньор Перо Гутьеррес, друг адмирала, занимал отдельную каюту поменьше.

Под предлогом, что так скорее можно явиться на зов адмирала, Лусеро спала одетой, в штанах и жилете, сбрасывая с себя лишь куртку, башмаки и берет.

— Еще раз, и я ухожу, — шептал у ее уха Фернандо. Но последний поцелуй никак, однако, не приходил, потому что каждый поцелуй влек за собой бесчисленные повторения.

Вдруг в тот уголок, где притаились влюбленные, проскользнул синеватый свет ночи; причиной этого было кратковременное отклонение корабля с курса, которым он до того следовал, что было вызвано, в свою очередь, равномерным покачиванием парусов из стороны в сторону. Двое молодых людей, с виду одного и того же пола, продолжали осыпать друг друга пылкими ласками и при этом рассеянном освещении, источниками которого были фосфоресценция океана и мерцание звезд.

Внезапно юноша-андухарец почувствовал, как ему в волосы вцепилась чья-то безжалостная рука, принудившая его подняться на ноги. И тотчас та же рука принялась отвешивать ему пощечины, а другая — осыпать ударами, глухо отзывавшимися в его груди.

Фернандо поднял глаза: перед ним стоял Перо Гутьеррес, но не в парадном платье, в котором он обычно показывался на людях, а в нижнем белье, как это естественно для человека, всего за несколько минут перед тем отдыхавшего на своей койке и проснувшегося от непривычного шума.

Избивая юношу, бывший королевский буфетчик угрожал сообщить альгвасилу флота, идальго Аране или даже самому адмиралу о гнусности, которую ему довелось видеть. Но обо всем этом он — странное дело! — говорил совсем тихо, как если бы не хотел, чтобы и другие знали о сделанном им открытии. Закончив расправу, он вышвырнул Фернандо из рубки, так что тот скатился по лестнице, которая вела из кормовой башни, и растянулся ничком на настиле палубы.

Это нападение было столь внезапным и столь стремительным, что едва юноша немного оправился и собрался защищаться, как оказался лежащим на животе в центральной части флагманского корабля.

Он поднялся на ноги и замер, поглощенный мыслями о случившемся. Отомстить этому ненавистному человеку! И Фернандо инстинктивно протянул руку к правой стороне своего пояса, но там были только пучки расплетенного каната — их корабельным слугам полагалось постоянно иметь при себе, чтобы в случае надобности снабжать матросов. У всех «носовых» были ножи; их не было только у слуг, обязанных поддерживать на корабле чистоту.

И Фернандо устремился к тому крытому месту на палубе, где хранились различные железные орудия и инструменты большого размера: ковши для подачи горячей смолы конопатчику, занятому приведением в порядок корпуса корабля, и остроги разных видов, употребляемые для рыбной ловли. Схватив один из этих трезубцев, он бросился к кормовой башне, но не успел пробежать и нескольких шагов, как на его плечо легла чья-то рука, не грубая и не властная, а ласковая и дружеская.

То был ирландец, который все еще держал в другой руке свою арфу.

Он ласково посмотрел на Фернандо, глаза у него были светло-карие, со множеством черных точек. И он заговорил, подбирая слова с медлительностью человека, привыкшего подолгу молчать.

То, что собирался сделать Фернандо, — юношеская глупость. За такие порывы на кораблях расплачиваются слишком дорогою ценой: за них вешают на одной из рей.

Кошачьи глаза ирландца, казалось, видели все, что произошло во мраке кормовой башни. А если чего-нибудь они и не видели, то об этом он догадывался.