В поисках утраченного героя - [2]

Шрифт
Интервал

— Вы опоздали на семь с половиной минут!

Нечего и говорить, что я онемел от удивления. В наших краях исчисляемые в минутах опоздания не считаются за таковые в принципе. Да и какая ему разница, старому хрычу, — часом раньше, часом позже? Можно подумать, что есть куда торопиться в восемьдесят семь лет…

— Семь с половиной… — дружелюбно улыбнулся я, стараясь смягчить шуткой неприятную атмосферу конфликта. — Еще минутка — и было бы кино.

Старик Коган с нескрываемым отвращением дернул уголком толстогубого рта.

— Идите за мной! — скомандовал он и не оглядываясь двинулся в глубь дома. — Если вы еще раз опоздаете, я буду вынужден вычесть штраф из вашей зарплаты.

Я подавил в себе желание уйти сразу: вмиг проглоченный аванс привязывал меня к старику Когану крепче якорной цепи. Счет в банке краснел безнадежным минусом, подвисали долги по ссудам, алименты… — мне просто не с чего было вернуть Карпу его чертовы деньги. Натянув на лицо выражение бодрой готовности к любым неожиданностям, я последовал за стариком в его комнату на втором этаже. По лестнице он поднимался очень легко и вообще казался существенно моложе своего преклонного возраста. Я приуныл: судя по всему, нечего было и надеяться на то, что мой мучитель быстро устанет и отпустит меня восвояси.

Мы сели: он — в кресло, я — на брезгливо указанный мне стул, и Коган немедленно сказал:

— Так. Начнем.

Этот паук не желал терять ни секунды рабочего времени.

— Вот здесь файл, — он взял со стола дискетку и протянул ее мне. — Семьсот пятьдесят страниц, шрифт десять. Вы прочтете их к нашей завтрашней встрече…

— Нет.

— Что? — изумленно переспросил он.

— Нет, — повторил я с максимальной твердостью. — Так быстро я не читаю. Учитывая попутную правку, не более пятнадцати страниц в час. Семьдесят пять в день.

Широкое, изрытое оспой лицо старика недоверчиво сморщилось.

— Вы работаете всего пять часов в сутки? На большее не способны?

— При всем уважении, Эмиль Иосифович, у меня есть и другие дела.

Мой ответ покоробил его своей наглостью; глаза метнули молнии, толстый шрам на лысой макушке побагровел, старик набрал в грудь воздуху, но вовремя опомнился: в данном случае законная правота была на моей стороне.

— Так, — сказал он, с неожиданной легкостью стравливая давление гнева. — Так. Значит, вам потребуется всего десять дней.

Ага. Как же, разбежался. Я злорадно ухмыльнулся прямо в его не по-стариковски толстую морду.

— Четырнадцать. По субботам здесь не работают… — я выдержал издевательскую паузу и для верности добавил чудный совковый канцеляризм. — Согласно трудового законодательства.

Если бы Коган выгнал меня прямо сейчас, за мной оставалось бы полное моральное право не возвращать Карпу аванс — по крайней мере, не возвращать сразу. Ведь разрыв контракта произошел бы не по моей вине. Увы, этим надеждам не суждено было осуществиться: передо мной сидел слишком опытный противник. Он подрагивал толстыми щеками, багровел шрамом, но не произнес ни одного лишнего слова, просто сидел и смотрел в пол, терпеливо перерабатывая свою черную злобу в полезные виды энергии. Мы не провели вместе и семи с половиной минут, но уже ненавидели друг друга на полную катушку.

Наконец Коган кивнул.

— Так. Значит, две недели. Но это еще не все… — он поднял палец, предупреждая мой напрашивающийся вопрос. — Ваша работа не ограничится обычным редактированием. Я должен убедиться, что вы делаете это достаточно сознательно.

— Сознательно? Это как?

Старик пожевал губами.

— Насколько я успел узнать, вас привезли сюда в раннем детстве.

— В четыре года. Но какое отношение…

— Прямое, — перебил Коган. — Самое прямое, молодой человек. Как вы можете редактировать текст, не имея ни малейшего понятия о русской… — он помолчал, не столько подыскивая нужное слово, сколько сомневаясь, стоит ли произносить его в данное время и в данных обстоятельствах, и все-таки решился, — …русской трагедии! Я бы меньше беспокоился, если бы вы прожили там достаточно долго… — ну, хотя бы закончили школу…

— Выходит, я вам не подхожу? — вкрадчиво произнес я, лелея в душе новую надежду. — Тогда…

— Да нет же! — с досадой воскликнул старик. — Воспитанные там советские жиденыши подходят мне еще меньше. Зомбированы до мозга костей. Замкнулись в подлости, в отрицании фактов. Я выбрал вас, молодой человек, именно ввиду известной девственности вашего сознания. Если кто-то здесь и может понять мои мысли, то только такие нетронутые индивиды, как вы.

Что ж, у меня нашелся ответ и на это. Я честно признался старику, что мое сознание трудно считать девственным в том специфическом смысле, какой он, видимо, вкладывал в это слово. Как-никак докторская степень по славянской истории и филологии, десятки крупных и сотни мелких переводов с русского… да и с жанром мемуаров я имел… гм… счастье познакомиться довольно основательно — особенно в последнее время.

Коган недоверчиво прищурился.

— Ну-ну. Тогда скажите мне, будьте любезны. Моего отца звали Иосиф Коган. Вам это имя ничего не напоминает?

Я призадумался. Иосиф Коган… нет, на память приходил лишь его однофамилец Павел, ифлийский поэт-фронтовик: «бригантина распускает паруса», «я с детства рисовал овал»… Рисовал?.. Нет, не любил — рисовал угол…


Еще от автора Алекс Тарн
Шабатон

Алекс Тарн — поэт, прозаик. Родился в 1955 году. Жил в Ленинграде, репатриировался в 1989 году. Автор нескольких книг. Стихи и проза печатались в журналах «Октябрь», «Интерпоэзия», «Иерусалимский журнал». Лауреат конкурса им. Марка Алданова (2009), государственной израильской премии имени Юрия Штерна за вклад в культуру страны (2014), премии Эрнеста Хемингуэя (2018) и др. Живет в поселении Бейт-Арье (Самария, Израиль). В «Дружбе народов» публикуется впервые.


Шабатон. Субботний год

События прошлого века, напрямую затронувшие наших дедов и прадедов, далеко не всегда были однозначными. Неспроста многие из прямых участников войн и революций редко любили делиться воспоминаниями о тех временах. Стоит ли ворошить прошлое, особенно если в нем, как в темной лесной яме, кроется клубок ядовитых змей? Именно перед такой дилеммой оказывается герой этого романа.


Девушка из JFK

Бетти живет в криминальном районе Большого Тель-Авива. Обстоятельства девушки трагичны и безнадежны: неблагополучная семья, насилие, родительское пренебрежение. Чувствуя собственное бессилие и окружающую ее несправедливость, Бетти может лишь притвориться, что ее нет, что эти ужасы происходят не с ней. Однако, когда жизнь заводит ее в тупик – она встречает Мики, родственную душу с такой же сложной судьбой. На вопрос Бетти о работе, Мики отвечает, что работает Богом, а главная героиня оказывается той, кого он все это время искал, чтобы вершить правосудие над сошедшим с ума миром.


Ледниковый период

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


HiM
HiM

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рейна, королева судьбы

Студент Ариэльского университета знакомится с девушкой, которая одержима безумной идеей изменить прошлое посредством изменения настоящего. Сюжетная линия современной реальности на шоссейных дорогах Самарии и в Иерусалиме, в Ариэле и на Храмовой горе тесно переплетается со страшными событиями Катастрофы в период румынской оккупации Транснистрии и Бессарабии.


Рекомендуем почитать
Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме

Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.