В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов - [92]
Хотя распад [СССР] был, очевидно, неизбежен, для меня всё еще трудно представить, что страна, в которую так страстно верили мои родители и ради которой они пожертвовали столь многим, потерпела крах. Однако она потерпела крах не потому, что социализм – плохая идея; эта неудача была вызвана тем, что социализм в ней никогда не практиковался. Я всё еще верю в то, что социализм осуществим, если возникнут правильные обстоятельства и для него будет прочное основание[811].
Повседневная культура североамериканских иммигрантов в послевоенный период также становилась ближе общепринятым культурным практикам. Бурное развитие спорта в послевоенной Карелии (как и везде в СССР) означало, что увлечение спортом перестало быть отличительной особенностью финской диаспоры, как это было до войны. То же самое произошло и с культурной самодеятельностью. Меньшую роль в национальной самоидентификации стала играть кухня. Отчасти это объяснялось дефицитом даже базовых продуктов питания, особенно в первые послевоенные годы в сельской местности. В городах, особенно в Петрозаводске, где снабжение было поставлено лучше, некоторые семьи иммигрантов продолжали готовить специфически североамериканские рецепты («сладкие паи», т. е. «pies» по словам одного из наших респондентов)[812]. Пожалуй, одним из наиболее характерных признаков в повседневной культуре финнов-иммигрантов было употребление кофе. Любовь к кофе была настолько сильной, что, когда они не могли достать кофейных зерен (например, во время войны), многие из них начинали делать суррогатный кофе из жареных зерен ячменя[813].
Таким образом, если в 1930-е гг. канадские и американские финны были, пожалуй, наиболее выделяющейся этнокультурной группой в Карелии, то к 1950-м гг. они в значительной степени ассимилировались. Идентичность иммигрантов, особенно во втором и третьем поколении, больше не основывалась на практиках повседневной культуры. Наиболее важным фактором ее сохранения остались личная и семейная история.
И всё же в культурном ландшафте Карелии финны-иммигранты из Канады и США и в послевоенные годы играли важную роль. Так, их творчество во многом определило послевоенный репертуар Карело-Финского национального театра. Калле Раутио, в значительной степени сформировавший академическую музыкальную традицию в предвоенной Карелии (см. гл. 6), после войны стал музыкальным директором театра. В театре продолжали работать артисты из предвоенной труппы Кууно Севандера, также иммигранта из США[814]. Важную роль играли североамериканские иммигранты и в Карельском симфоническом оркестре[815], и в ансамбле «Кантеле», ставшем визитной карточкой республики в послевоенном СССР[816].
Несмотря на свою немногочисленность в послевоенной Карелии, североамериканские финны оказали положительное влияние и на образование. В 1967 г. в Петрозаводске была основана школа с преподаванием ряда предметов на английском языке – по сути, первая элитная школа в Карелии, куда стремились отдать своих детей многие родители. Ее директором в течение 29 лет был Павел Корган, сын одного из организаторов «карельской лихорадки» Оскара Коргана[817]. Во многом благодаря его усилиям данная школа превратилась в своеобразный «флагман» карельского образования, задавая высокие стандарты, на которые ориентировались другие школы. Его старшая сестра Мейми Севандер сыграла важную роль в становлении факультета иностранных языков Карельского государственного пединститута, деканом которого она была в течение многих лет. В советское время, когда студенты-англисты советских вузов были лишены возможности соприкосновения с оригинальной языковой средой, они и другие финны-североамериканцы, для которых английский язык был родным (Мильред Росси, Хилка Хюрскюлуотто), смогли создать в Петрозаводске крупный центр по изучению и преподаванию английского языка[818].
Давид Мюккянен, переехавший в Карелию из г. Порт-Муди в канадской провинции Британская Колумбия, у себя дома в пос. Чална с внуками, 1950-е гг.
Из личного архива Ю. Д. Мюккянена
Годы перестройки стали периодом этнической мобилизации для многих народов СССР. В отличие от крупных этнических групп, малочисленные финны не имели возможностей для создания какой-либо автономии ни на позднем советском, ни на постсоветском пространстве. Как следствие, возрождение их этнической идентичности вместе с наложившимися экономическими проблемами в конце 1980-х – 1990-х гг. привело к очередному витку миграции. И сами американские и канадские иммигранты, и, конечно же, их дети и внуки в постсоветский период массово эмигрировали из Российской Федерации в Финляндию, США и Канаду.
Заключение
На протяжении всей книги, начиная с названия, мы периодически использовали метафору поиска применительно к жизненным траекториям наших героев – примерно шести с половиной тысяч американских и канадских финнов, которые в первой половине 1930-х гг. эмигрировали в СССР. Эта метафора была весьма полезной в анализе нашего материала. Сами иммигранты часто использовали ее для описания своего опыта переезда и жизни в Советском Союзе как поиска работы, более справедливого общественного устройства или лучшего будущего для своих детей. Экономическую и культурную политику правительства красных финнов в Карелии в 19201935 гг. также можно интерпретировать как поиск особой модели регионального развития. Наконец, и политику советского руководства в течение 1930-х гг. можно объяснить как поиск новых путей строительства социалистического государства и воспитания новых советских людей.
