В поисках сердца спрута - [14]

Первая книга романа читалась взахлеб, на одном дыхании. Окончив ее, я сразу же, схватил второй том, с трудом удержавшись от того, чтобы, не откладывая в долгий ящик, тут же, в три часа ночи, станцевать вакхическую пляску вокруг собственного дома, сопровождая телодвижения ритмическими восклицаниями: «Ай да Олди! Ай да сукин сын!». Азия-с, не поймут-с, дикий народец, знаете ли.

«Маг в законе» на мой взгляд, прекрасный образец того, что Олди относится не только к узкой гильдии фантастов, но и ко всему достославному цеху писателей. Это добротный увлекательный роман, соединяющий в себе все достоинства психологической традиции русской литературы века 19-го века и мирового авантюрного романа. Стиль зрелого Олди великолепен, читатель просто не может оторваться от искусного переплетения словесных узоров. А превосходные, молниеносные авторские ремарки?! Герои выпуклы, прорисованы с потрясающей тщательностью.

Сюжет, который на беглый взгляд показался бы незамысловатым и укладывающимся в короткую максиму, на самом деле куда более многогранен и насыщен нюансами. Олди пишет об исключительности Таланта, определяющей его редкость и одиночество. Можно ли передать Талант с помощью Магии? Принесет ли это пользу или лишь расплодит ремесленников? Превращает ли магия ремесленника в Творца? Что происходит с теми, кто, защищая Закон, преступают Его? Что становится с самим Законом, со всей Империей? Прервать ли привычную, хоть и порицаемую практику или продолжить ее, в надежде обратить на пользу человечества? Как всегда, Олди удалось не только вычленить одну из корневых проблем человеческого существования, — преемственность, связь учитель и ученик, талант и ремесло, — но и препарировать ее со всем присущим ему писательским мастерством и глубиной психологического и философского анализа. Но не только эти глобальные проблемы беспокоят героев — «Маг в законе» это еще роман о любви и преданности, о тюрьме и о воле, о жизни и характерах — на первый взгляд далеких и чужих, и таких близких и родных, когда присмотришься. «Маг в законе» убедительное доказательство того, что Олди находятся в расцвете писательского дарования.

Безусловно, Лукин и Олди не единственные доказательства активного и плодотворного смещения российских фантастов в сторону мейнстрима. Давно назрел момент квалифицированного исследования творчества Виктора Пелевина, несомненно, одного из наиболее оригинальных и талантливых писателей. Лично я, к сожалению, не в состоянии произвести должный анализ его своеобразного, синтетического творчества, объединяющего, как это случается в восточной кухне на первый взгляд несовместимые элементы — мифотворчество и психоделику, философскую публицистику и отточенную сатиру. Вина в этом, безусловно, моя как читателя. В качестве самооправдания остается согласиться, что Пелевин находится в постоянном движении, он переменчив, как Протей, меняясь от книги всегда неожиданно и непредсказуемо. В этой неуловимости, видимо, один из секретов его непреодолимого авторского обаяния.

Пелевин перебирает мир, как калейдоскоп, находя невероятные — на взгляд профана — комбинации и преломления. Каждый следующий узор увлекает его сильнее предыдущего и, возможно поэтому, финалы его романов кажутся открытыми, недоговоренными.

Пелевину удался и другой подвиг, при нынешней издательской ситуации, эквивалентный двенадцати геракловым — он продолжил традицию короткого фантасмагорического иронического рассказа, канувшую, казалось, навсегда в лету со смертью Б. Штерна. Эти рассказы — как яйца Фаберже — вроде бы безделушки, но как тщательно и любовно сделаны, мастерство автора заставляет видеть в одной капле воды весь океан.

Думается, что и Пелевину предстоит возвращение к мейнстриму — слишком уж он духовно интегрирован в глубинную суть русской литературы. Если это произойдет, то, вероятно, короткие рассказы и сослужат роль путеводной нити.

…Спрут силен тогда, когда этого хотят сами люди. Свобода мысли и слова — единственный залог, что развитие русской литературы, культуры, всей жизни будет продолжаться, обеспечивая, по точному выражению Л. Н. Гумилева, «конец и вновь начало».