В поисках прошлого - [62]

Что происходит потом — не совсем ясно. По версии, которую Спейн представил полиции, он просто натыкается на мертвое тело. Но потом он признается, что ночью возвращался в сад, хотя и не говорит, сколько раз. Но настаивает на том, что около полуночи она была еще жива и стояла возле освещенного окна.

Сосед и друг покойной О’Дауд заявляет, что слышал пение Эллы Фицджеральд, доносившееся из дома Эванджелин около часа ночи, и считает, что в это время она была жива. Его тоже подозревают в том, что он знает больше, чем говорит. Если не считать того, что Спейн ночью возвращался в сад, Крессида подтверждает рассказанную О’Даудом историю. Есть и другие детали, но это ерунда. Читая протоколы допросов, Ханран приходит к выводу, что Спейн нарочно неправильно указал время, чтобы иметь возможность обыскать сад и уничтожить улики, прежде чем вызывать полицию и криминалистов.

Вскрытие показывает, что женщина имела половые сношения, причем не с одним мужчиной, перед тем как получить смертельный удар в живот, именно в то место, где ей недавно была сделана хирургическая операция. Modus operandi[29] убийцы неизбежно указывает на Суини, известного тем, что он избивает свою жену. А тот уже куда-то исчез. Несмотря на это, остается совсем немногое — привести в соответствие все показания и обработать вещественные доказательства. Что и делают полицейские, но, увы, уже после того, как обнаруживается, что Суини и Спейн утонули.

Фрэнк откинулся назад и стал в десятый раз обдумывать написанное. Несколько моментов явно не сочетались с остальным. Промежуток времени от момента, когда Крессида напала на Эванджелин, до времени обнаружения мертвого тела последней составлял добрых восемь часов. Чем еще Спейн занимался в это время, кроме того, что спал? А Крессида? Нет, это никак не стыковалось. Женщина, которую почти все боялись, убита человеком, которого, кажется, все ненавидели. Но почему же тогда он так своевременно утонул? Или был утоплен? Десять лет спустя трудно восстановить все детали…

Да и вообще вся эта история откровенно пованивала. Если Ханран намеревался провести должное расследование, ему следовало для начала более тщательно проверить показания Спейна и Крессиды, а Фрэнка Рекальдо отдела вообще отстранить — чем скорее, тем лучше.

— Ну и черт с ним! — сказал Фрэнк и без особых церемоний выкинул вон выдуманного им полицейского. Потер рукой щеку и погрузился в задумчивость. Нет, никак ему не сочинить эту книгу. Если он все-таки будет продолжать, придется вновь пережить все эти ужасные события и бросить тень на людей, которых он любит, не говоря уж о самой дорогой для него женщине. И он без дальнейших колебаний сбросил весь файл в «корзину» компьютера.

Но беда никогда не приходит одна. Зазвонил телефон. Фрэнк схватил трубку.

— Мистер Рекальдо? — Это была секретарша его врача. Она звонила, чтобы сообщить, что через неделю его готовы положить в больницу. — Доктор Бойлен хотел бы с вами переговорить.

— Сейчас? Мне к вам приехать?

— Нет, доктор ждет на линии, — ответила она.

— Фрэнк? Как у вас дела? — спросил доктор, и на лбу у Фрэнка выступил пот.

— Отлично, Джо, — ответил он. — Никаких проблем, последние несколько недель просто ничего. Прописанный вами курс, кажется, сделал свое дело.

— Ну что вы мне толкуете, Фрэнк? Опять хотите отложить операцию? Знали бы вы, скольких трудов мне стоило ее организовать! Слушайте, не загоняйте себя в гроб, не говоря уж обо мне! Ваша жена уже приехала?

— Нет, — вынужден был признаться Фрэнк. — Через пару дней вернется. — Тут он скрестил пальцы. Крессида должна была приехать по своему собственному желанию, сама должна была решить вернуться к нему и остаться. Если сказать ей, что он болен, то это практически то же самое, что заставить ее жить с ним, а такого он не вынесет. Это вовсе не в его стиле — превращаться в объект жалости.

— Вы ей уже сказали, Фрэнк, да?

— Нет. Когда бы я успел? Она последние четыре года ухаживала за своим отцом. И как же, черт подери, мне было сообщить, что ей предстоит еще один марафон, снова возня с лежачим больным?

Джо Бойлен был слеплен из более прочного материала.

— Боюсь, что вам все же придется это сделать, потому что операцию больше откладывать нельзя. Извините, Фрэнк, вам здорово не повезло, но у вас было несколько лет после предыдущей. Сколько именно?

— Четырнадцать, — промямлил Фрэнк. — В ноябре исполнится. — Тогда ему было тридцать восемь — слишком молодой возраст для того, чтобы тебе ставили шунт. Теперь пришло время ставить еще один. Доктор предложил это семь или восемь месяцев назад, но тогда Фрэнк даже слышать об этом не хотел. Более трудным оказалось сопротивляться приступам стенокардии, а также сопутствовавшим им жизненным неприятностям все последующие месяцы. От его либидо вообще не осталось следа. Фрэнк перестал совершать длительные пешие прогулки, а вскоре уже не мог без одышки одолевать даже короткие расстояния. Он резко снизил активность, стал меньше пить, меньше есть, меньше спать. Не поднимал никаких тяжестей, не летал самолетом без крайней необходимости. И перестал доверяться Крессиде. Да и как он мог, когда сам себе был не в силах признаться в том, насколько все у них развалилось? Однако в последние три-четыре недели — приступы начали случаться даже во время отдыха — тревожный сигнал наконец был им услышан.