В поисках праздника - [5]

И в тот момент, когда все заняли свои полки, наш уважаемый Палыч, подперев лысеющую голову рукой, смотрел в пол мутным и тоскливым взглядом. И вдруг порыв жидкости, растекающейся по полу, нашел в нем неизвестный отзвук, и Палыч ответил ему взаимностью.

– Ну вот, допились, я предупреждала, – неожиданно появившись, сказала проводница.

Две разных жидкости встретились и остановились, проникая одна в другую, но проводница, летя с тряпкой, успела остановить, это безобразие и слияние не состоялось. Она поставила перед ослабевшим Палычем ведро с мутной водой и, отодвинув с прохода намокающую тряпку ногой, удалилась. Палыч вяло макал тряпку в воде и, как робот, водил ей по полу, затем, брезгливо отворачиваясь, выжимал в ведре. Андрей весело уселся на полке, свесив перед лицом Саши черные подошвы.

– Нет, так нельзя, надо пить, надо пить, – твердил свою молитву Андрей.

Володя подсмеивался над черными пятками Андрея, Саша сидел в позе лотоса, привлекая внимание проходивших пассажиров, он, словно роденовский мыслитель, двумя руками сжимал больную голову. А я, вытянувшись в удобной позе на матрасе, наблюдал за нашими Тарзанами, один в моем воображении всю ночь бегал по раскаленным углям, другой, наломав дров, носился за недоступной Джульеттой и колотил себя в мускулистую грудь.

– Палыч, ты будешь пить? – спросил Андрей.

– Нет, нет, нет, – словно по нарастающей кривой, заговорил он.

И словно проснувшись, Палыч агрессивно заработал тряпкой, ему было очень неудобно, что все это случилось с ним и что чувствует он себя отвратительно. Для трезвых аргонавтов наступал обед, а наши Тарзаны еще и не завтракали.

Я спрыгнул с полки на свои кроссовки и извлек из рюкзака банку китайской ветчины, огурец с помидором и половинку дарницкого черного хлеба. Убрав остатки ночной трапезы, я постелил свежую газету и ножом вскрыл банку.

– Слушай, давай попьем чайку для начала, – предложил Андрей.

Саша перестал мять голову и выглянул на проход, ища проводницу. Она разносила новую порцию чая. Андрей спикировал на полку к Саше и возмущенно произнес:

– Мы с тобой пьем, как дураки, а Виктор все время ест, что за дела?!

– Ешь, кто тебе не дает, – сказал я и придвинул банку к себе.

Андрей, словно шаолиньский монах, срывающий кору с дерева, вырвал кусок хлеба и подхватил красный круглый помидор.

– Нам четыре стакана, – жуя, сказал Андрей.

Проводница ловко поставила стаканы с чаем на столик и, уходя, сказала:

– Вам нужно одеться, так в поезде не ездят.

– Андрей, разве мы не одеты? Я что, похож на Адама? – заговорил Саша, вновь обретая себя. – Разве это чай, это помои. Я сейчас вылью ей на голову…

– Прекращай, посмотри, на кого ты похож, – вмешался Женя.

– А ты вообще молчи, пить не давал, – все больше воодушевляясь, заводился Саша.

– Да нас тут за идиотов держат. Вместо чая туфту подсовывают, – взорвался Андрей, окончив жевать.

Словно наш стремительный поезд на полной скорости влетел в таинственный Бермудский треугольник, который родил отрицательный разряд, и голодные аргонавты Орфей и Геракл ожили, подпитанные темной силой.

Прополоскав горло чаем, они, словно полководцы, сдвинули в сторону стаканы с сомнительной жидкостью и, сорвав золотую печать (естественно, не со свитка) со столичной бутылки, налили в граненые стаканы прозрачной и губительной для них жидкости. Длинноволосый Орфей, а может шаолиньский монах, нарезал белого хлеба. Геракл достал из рюкзака большие красные помидоры, и вновь к нашему «Арго» стали подступать штормовые волны, предупреждая, что на пир едет Посейдон в обнимку с Бахусом на морской колеснице. Забросив в морские волны царский трезубец, он держал в руке пенящийся кубок. Андрей сидел рядом с Сашей, закинув ногу на ногу, пепельный хвост волос, как у девушки, лежал на груди, в руке он держал граненый стакан с колыхающейся водкой. Саша сидел в лотосе и пьяным взглядом бродил уже где-то там, в облаках святого Олимпа.

– В Алуште мы только с тобой. Они нам не чета, – махнув рукой наотмашь, сказал Андрей.

– Андрей. Выхожу один я на дорогу… – пытался начать Саша, но всякий раз сбивался.

– Нет, ты скажи, мы будем с тобой, – допытывался Андрей.

– Ночь тиха, улыбка внемлет Богу, – кивая, соглашался Саша.

Звучный голос Геракла бился о качающиеся стенки вагона. Палыч, словно бродяга, испуганно жался в уголке, Орфей часто вскидывал руку над головой, и теплая водка проливалась на его белое плечо, а над головами аргонавтов носился опьяневший Посейдон в обнимку с Бахусом.

– Вы, наконец, оденетесь, или нет? И прекратите пьянствовать, скоро Запорожье, я вызываю милицию, – отчеканила проводница.

– Вам не нравятся эти стихи? Я могу прочесть сонеты Шекспира. Стойте, Адам будет читать сонеты.

Мимо проводницы проскрипел сгорбившийся Андрей в направлении туалета, шел он в одних белых трусах, поэтому ему вслед летели разные по форме и содержанию слова. Проводница действительно связалась с милицией, и наш поезд подъезжал к злополучной станции.

– Андрей, это же общественный транспорт, а не твоя квартира. Пора, наконец, понять, сколько можно испытывать терпение проводницы, – сказал я.

– Вы пьете, а с вами и нас заберут. Володя, что ты накрылся одеялом, это не поможет, нечего теперь тихим прикидываться, – возмущался Олег.