В поисках невидимого Бога - [6]

«Молитву? Вы хотите молитву? Молебен?» — переспросил отец Вонифатий. Мы кивнули. Священник исчез в алтаре, откуда вынес еще одну икону «Всех скорбящих Радость» и положил ее на аналой — высокий четырехугольный столик с покатым верхом. Потом достал два подсвечника и кадило. Зажег свечи. Помещение наполнил мягкий аромат. Затем надел облачение, золотую епитрахиль и золотое наперсное распятие, на голову — торжественный головной убор. Перед каждым действием он целовал крест или преклонял колени. Наконец все для молебна было готово. Священник не молился своими словами: он пел песнопения по служебнику, водруженному на аналой. Примерно через двадцать минут после того, как Рон предложил помолиться, отец Вонифатий произнес «Аминь», и мы вышли из тюрьмы на свежий воздух.

В России я встречал западных христиан, которые очень ругали Православную Церковь. Они соглашались, что в Православии есть и благоговение, и смирение, и страх Божий, и что богослужение все это замечательно передает, — но уж очень далек такой Бог, раз к Нему можно приблизиться лишь после долгих приготовлений и с такими посредниками, как священники и иконы. Но у меня осталось чувство, что у православных есть чему поучиться. В Советском Союзе, где не было места для Бога, где мерой всех вещей был человек, Православная Церковь не отступила от Бога и пережила самую страшную атеистическую атаку в истории человечества. Отца Вонифатия сложно назвать высоким мистиком, но я видел, как он служит среди уголовников в темнице. Православное Предание научило его, что к Иному следует приближаться иначе, чем к людям. Обряд помогал священнику выйти из духа сиюминутности к спокойствию, в котором слышны ритмы вечности.

Как говорил американский поэт, монах и богослов Томас Мертон, если ты нашел Бога слишком легко, возможно, ты нашел вовсе и не Бога.

***

Кембриджский физик и англиканский священник, широко известный своими работами по вопросам взаимодействия науки и богословия, Джон Полкинхорн, который в свое время оставил должность в университете, чтобы получить рукоположение в Англиканской Церкви, отмечает одно из важных различий между наукой и теологией. Наука постепенно аккумулирует знания: сначала Птолемей, потом Галилей, Коперник, Ньютон и Эйнштейн. Каждый из этих великих ученых основывался на опыте предыдущих. Поэтому даже рядовой физик наших дней знает о физических явлениях больше, чем сэр Исаак Ньютон. А богопознание происходит совершенно иначе. Каждая встреча с Богом абсолютно уникальна и неповторима (как, впрочем, и любая встреча двух людей). Поэтому мистик пятого века и неграмотный иммигрант из нищей африканской страны могут знать Бога глубже, чем современный теолог.

Американский астроном, астрофизик и выдающийся популяризатор науки Карл Саган говаривал со спесью средневекового звездочета: «Космос — это все, что есть, и все, что будет». Однако от желания общаться с Иным не уберегся и он. Он написал роман «Контакт», в котором правительства мировых держав тратят миллиарды долларов, чтобы установить связь с внеземной цивилизацией. Астроном Элли Эрроуэй, отправленная на планету в иной звездной системе, действительно устанавливает контакт, но по возвращении обнаруживает, что ученые ей не верят, хотя простые люди в массе своей относятся к ее достижению благожелательно. Роман Сагана имеет более глубокий смысл, чем предполагает сам автор.

Христиане утверждают, что бывают времена, — хотя, думается, не столь часто, как мы уверяем окружающих, — когда мы действительно вступаем в личное общение с Творцом мироздания. После одной из таких встреч схоласт и богослов святой Фома Аквинский сказал: «Я не могу писать. Я видел то, перед чем все мои писания — простая солома».

В начале романа «Контакт» Элл и Эрроуэй ежедневно прослушивает эфир в поисках сигналов от других цивилизаций. Однажды она улавливает в наушниках необычные звуки, повторяющиеся с явно искусственной закономерностью. Потрясенная, она выпрямляется в кресле. Это — сигнал! Для христиан контакт тоже может быть своего рода шоком. Вот что пишет Клайв Льюис:

«И вздрагиваем от страха, как вздрагивали, услышав, что кто–то дышит рядом в темноте. «Смотрите, да он живой!» — кричим мы и чаще всего отступаем. Я бы и сам отступил, если бы мог. Хорошо при безличном Боге, неплохо и при субъективном Боге истины, добра и красоты, а при бесформенной и слепой силе и того лучше. Но Живой Бог, Который держит тебя на привязи или несется к тебе на бесконечной скорости, Бог–царь, Бог–ловец, Бог–возлюбленный — совсем другое. Люди, «ищущие Бога», умолкают, как умолкают дети, игравшие в разбойников, заслышав настоящие шаги. А может, мы нашли Его? Мы не думали дойти до этого! А может, упаси Господи, Он нас нашел?»[2]

Я и сам порой ощущал как бы сильный рывок, вытягивающий меня из болота цинизма и противления, поворачивающий жизнь в новом направлении. Однако куда чаще и куда дольше я просиживал «в наушниках», отчаянно надеясь услышать весточку из другого мира. Я надеялся на контакт — и не слышал ничего.

Может ли Существо, столь важное и фундаментальное, как Бог, Который сотворил нас, чтобы мы знали и любили Его, быть столь далеким и неясным? Если Бог сотворил «мир и все, что в нем» (Деян 17:24), чтобы мы искали и нашли Его (как объяснил апостол Павел собранию афинских скептиков), почему бы Ему не открыться нам?