В поисках молодости - [57]

МЫ КРЕПНЕМ

Время шло невероятно быстро. Может быть, потому, что я был очень занят. Книга «Березы на ветру» была уже готова. Оставалось только договориться с «Фондом печати» об ее издании. Вернувшись после каникул в Каунас, я снова редактировал журнал, кроме того, надо было на что-то жить, — к счастью, мои прочные связи с агрономами не распались. Появилась и другая литературная работа. Я переводил Диккенса и Мопассана. Интересовался творчеством американского писателя Э. Синклера. На русском и немецком языках прочитал множество его книг — это были «Король-уголь», «Джимми Хиггинс», «Бостон», «100 %», «Деньги пишут» и другие («Джунгли» я прочитал еще гимназистом). Использовав различные источники, я написал и издал небольшую книжку о писателе. (Много лет спустя я завязал с ним переписку и еще раз вернулся в печати к знаменитому роману «Джунгли».)

Я все еще жил в одной комнате с Райлой, но почему-то все сильнее хотелось переехать в отдельную комнату. Не могу сказать, что мы с соседом не ладили. Оба усердно работали для журнала, он писал стихи и статьи. Но мне не очень нравились его наклонности к богеме.

Вообще интеллигенция в те годы проводила время довольно странно… Скажем, в Каунасе проходил слух, что запили актеры. Пили они, пока хватало денег, иногда две недели. Потом начинали пить журналисты. Если они, взобравшись на деревья на главной улице города, принимались куковать наподобие кукушек, это была лишь невинная игра — полиция их легко снимала с деревьев. Хуже было, когда начинались драки и прочие глупости.

Все широко комментировали события в ресторане «Пэл-Эл». Однажды вечером, когда все столики были заняты, в ресторан ворвались двое охмелевших приятелей, довольно крупные чиновники. Они заперлись в туалете, разделись и, обнаружив мыло и воду, намылились с ног до головы. Потом в чем мать родила вышли в ресторан. Началась паника. Официанты принялись их ловить, но чиновники, скользкие от мыла, все время вырывались из рук. С большим трудом обоих пьяниц загнали на третий этаж и заперли в отдельном кабинете.

Алкоголизм становился массовым и отвратительным явлением. Чиновники нередко пили на чужие деньги. То и дело слышно было о растратах. А в Каунасе появлялось все больше безработных, все больше голодных людей…

Среди пьющих можно было видеть и Казиса Бинкиса. Я редко сталкивался с ним — разница в возрасте и интересах помешала сблизиться. Я помню, однажды, когда мы долго следили за Бинкисом, сидевшим за столиком, Цвирка сказал мне:

— Нет уж, братец, по этому пути нам идти нельзя… Видишь, способный поэт, а что он написал в последнее время? Плоские фельетоны, строчки ради гонорара… Надо избегать водки, как холеры…

Мы ее, конечно, не очень избегали, но и пьянствовать не привыкли. Всякое бывало, — если у кого-нибудь из нас заводились деньги, мы заходили и в ресторан, а под утро оказывались в вокзальном буфете (он работал круглые сутки). Здесь, на вокзале, интересно было следить за пассажирами. Слонялись агенты охранки, следя за кем-то, а может, просто пьянствуя после постылого дня и ночи. Появлялись запоздалые проститутки, пьяные, намазанные, циничные…

Однажды под утро на вокзале Райла поцапался с Бинкисом — поначалу поспорили, а потом, так как Бинкис отражал словесные атаки, Райла перешел к рукоприкладству… Это происшествие мне стыдно вспомнить по сей день.

…Вскоре осуществилась моя мечта — я переехал на другую квартиру в том же доме. Я получил тихую комнатку у портного, где мне никто не мешал когда угодно вставать и ложиться, сколько угодно писать и читать. Здесь теперь оказалась и редакция «Третьего фронта». Каждого, кто заходил в нее, она поражала своей скромностью — два стула, столик, тахта и маленький шкафчик с несколькими десятками книг.

Уже в октябре появился третий номер журнала. Он был еще больше, чем второй. Для этого номера я дал новеллу «Если пересыхает источник», написанную на основе летних впечатлений.

Мы поместили также большой рассказ Йонаса Шимкуса «У падающей воды» и несколько его стихотворений.

Был отрывок из романа, задуманного Цвиркой, — «Неман цветет» — и статья Корсакаса «Парень в литературе», в которой он старался доказать, что воспетый нами парень — это городской пролетарий и деревенский батрак. Статья была написана с пылом, но, к сожалению, не внесла необходимой ясности в вопрос. С этим «парнем» мы увязли — это уже мы сами чувствовали, и не так-то легко было выпутаться. Наиболее политически зрелый из нас, Корсакас, чувствовал, что «парень» в понимании Боруты уже неприемлем для нас. Его статья пыталась вывести журнал из тупика.

Узнав о тяжелом материальном положении Боруты и о том, что он мучительно переживает кризис «парня», Костас писал: «С Казисом дела и впрямь плохи. Но надо перестать его дразнить, чтобы он не бросил нас. Он — крупная сила, жалко его терять. Вопрос о парне на время оставим в покое».

Еще прошлой весной Казис в одном из писем высказался против немецкого поэта-коммуниста Иоганнеса Р. Бехера, который, по словам Казиса, «вздумал всю литературу превратить в партийную лавочку». «Это мне кажется глупым, — писал Казис. — Писателю надо быть левым, но он не должен зависеть от партии». Подобные взгляды вызывали в нашей среде все меньше одобрения, а вскоре, как мы увидим, оказались просто неприемлемыми.