В поисках мистического Египта - [48]

Внутри священной ограды мечети царил столетний покой, а вне ее была эта бурлящая, толкающаяся, торгующая толпа, шумно занимавшаяся своими делами. Таковы были два лика жизни, над которыми Аллах простер защиту своих огромных крыльев.

Однажды ранним вечером я шел по площади Исмаилия и заметил, как кучер оставил свой пустой экипаж и взобрался на низкую металлическую ограду, выкрашенную в зеленый цвет. Она окружала маленький, запертый на ночь городской сад. Под заходящим солнцем кучер простерся на земле в направлении Мекки и шесть или семь минут продолжал молиться, не обращая никакого внимания на мир вокруг. Он был погружен в молитвы и не смотрел ни направо, ни налево, его явно переполняли религиозные чувства. Этот красивый поступок глубоко меня тронул как по причине его художественного эффекта, так и из-за доказательства духовной лояльности. Полицейский, поставленный на площади для регулирования движения транспорта, равнодушно наблюдал за этим человеком и позволил его правонарушению происходить без малейшего вмешательства.

В другой раз около десяти часов вечера я в одиночестве прогуливался по дороге, идущей вдоль берега Нила. В электрическом свете одинокого фонаря я увидел юношу с метлой, которого городские власти наняли, чтобы подметать улицы. Он стоял, прислонившись спиной к металлическому столбу, под ночным небом, которое было похоже на свод из ляпис-лазури. Парень явно сделал небольшой перерыв в своем нелегком труде. Он громко и радостно напевал фразы, прочитанные на изорванных страницах книжечки, куда он близоруко вглядывался при свете фонаря. Юноша пел с таким истовым рвением и был так поглощен собственными словами, что не замечал моего приближения. Его глаза сияли огнем радостного стремления к Аллаху. Я позволил себе заглянуть в его книгу. Это было дешевое издание Корана в бумажной обложке. Одежда юноши была грязной и рваной, ибо за его труд платили мало, но на его лице отражалось счастье. Мне не нужно было приветствовать его словами: «Да пребудет с тобой мир!» Этот человек уже обрел мир.

В третий раз я разнообразил свое обычное меню, отправившись на ужин в ресторан на улице Мухаммеда Али, которую никогда не посещали европейцы. Он находился в центре древнего квартала и потому сохранил свои старинные обычаи. Я знал и уважал его хозяина, носившего красную феску. Этот человек обладал прекрасным характером и врожденной вежливостью, которая проистекала не из стремления заработать, а из сердца. Официант, одетый в белое, просто поставил мой заказ на стол и неожиданно отошел в угол, где взял что-то, прислоненное к стене. Он обращался с этой вещью так осторожно, что можно было подумать, будто она самое ценное, что у него есть. Оказалось, что это не что иное, как выцветшая соломенная циновка. Официант развернул ее и разложил на полу, повернув в направлении Мекки. Закончив, он опустился на жесткую неудобную поверхность. Следующие десять минут этот человек все время кланялся, повторяя молитвы тихим, но все-таки слышным голосом. Теперь его мысли были заняты Аллахом. В тот момент помимо меня в ресторане было еще семь или восемь посетителей и лишь один официант, кроме него. Это было время, когда ежеминутно можно было ожидать увеличения числа клиентов. И все же старик хозяин наблюдал за своим работником благосклонно и даже кивал. С каждым одобрительным кивком кисточка на его феске раскачивалась. Владелец никогда не покидал небольшого отгороженного возвышения, где сидел и внимательно разглядывал знакомую картину, как мог сидеть и рассматривать интерьер дворца какой-нибудь султан. Он сам никогда не прислуживал за столом и не принимал денег напрямую. Хозяин был лишь восточным владыкой, отдававшим распоряжения и позволявшим другим выполнять их. Что касается посетителей, то они принимали сложившуюся ситуацию, как и полагается правоверным мусульманам, и были рады подождать официанта. Наконец, последний несколько раз выразительно и горячо заверил себя, а заодно и своих слушателей, что «нет Бога, кроме Единого» и что «Победа принадлежит Богу». Тогда он снова начал сознавать, что происходит вокруг, вспомнил, что он всего лишь официант, свернул коврик и поставил его назад в угол. Выражение его лица было мягким и радостным. Он осмотрелся, поймал мой взгляд, улыбнулся и подошел, чтобы принять мой заказ. А когда я покидал ресторан, этот человек сказал мне на прощание: «Да хранит тебя Бог».

Понять ислам можно, только когда эта религия вот так проявляется и воплощается на деле. Я вспоминаю, как путешествовал по железной дороге, связывающей Каир с Суэцем. Когда поезд остановился на какой-то станции, я выглянул из окна, чтобы посмотреть, где мы находимся, и обратил внимание на бедно одетого рабочего – члена бригады, трудившейся на железнодорожной линии. Он отделился от группы, монотонно твердя текст Корана, и коснулся лбом земли. Этот мужчина устроился для молитвы на песке всего в нескольких дюймах от стальных рельсов. Его работа была важна, ибо она обеспечивала ему кусок хлеба, но все-таки не настолько важна, чтобы он мог позволить себе забыть о долге перед Аллахом. Рассматривая его, я обнаружил, что у него лицо человека, живущего по совести и достигшего какого-то внутреннего покоя, хотя он был обычным рабочим.