В поисках личности. Рассказы современных израильских писателей - [41]
Первый вариант — не сопротивляться. Отпустить людей. Не отнимать у них время. Не бороться со слабеющим солнцем. Дать всем спокойно вернуться в Иерусалим, отпустить домой и раввина. Самому выйти тоже из игры, распрощаться со всеми, спуститься с гор, вернуться домой, пусть и не засветло, пробраться украдкой темной нашей улицей, войти через заднюю дверь и первым делом закрыть ставни. Раздеться, ни о чем не думать, никому ничего не говорить, а отключить телефон, запереть двери и ждать. Постелить постель и попытаться заснуть. Ждать нового извещения, более авторитетного.
Второй вариант — заупрямиться, бузить, рвать на себе одежду. Наброситься на военного раввина, на всех. Потребовать от них доказательств. Поднять людей для новых поисков. Колонна машин на улицах Иерусалима в самый канун субботы, разъезжать от одной больницы к другой, копаться в подвалах, спуститься в самую преисподнюю, но найти его.
Еще один вариант — не шевелиться. Ничего не делать. Лежать вот так на этих носилках, под этим одеялом, прямо в этой больнице, тут же в этой конторе. Вот кто-то уже подносит к моим губам стакан воды.
Открываю глаза. Это военный раввин, этот дикого вида пророк, впавший в отчаяние; кругом стоят врачи, а он собственноручно, очень бережно поит меня водой.
Он чувствует, что я жду от него объяснения —
Но у него нет объяснения —
Непонятно все это.
У него даже слов нет.
За всю службу с ним ничего подобного не случалось.
Не только он — никто тут ничего не понимает.
Произошла какая-то роковая ошибка —
Телефонными разговорами тут ничего не сделаешь, он это прекрасно знает. Надо начать с первоисточников: с дивизии, полка, может, даже батальона.
Трудно мне, что и говорить, но кто знает — может именно потому, что трудно, выйдет еще воскресение.
Ему не хочется произнести это слово, уж больно оно непомерное. Он очень боится ложных надежд.
В Мидраше есть одно чудное место, очень умное, ну да теперь не время.
Страшное время, совсем безумное —
Бегает с одних похорон на другие.
По вечерам сидит дома и обновляет надгробные речи —
И, нагнувшись ко мне: оставаться здесь, на этих носилках, под этим одеялом — толку никакого.
Надо подняться в Иерусалим —
Если можно, еще до наступления субботы —
Предлагает поэтому крепиться, то есть, если, конечно, у меня осталось хоть немного сил. Сбросить с себя одеяло, слезть с носилок. Теперь меня уже никуда не отпустят одного.
Кстати, и с точки зрения Галахи мое положение не совсем ясно — обязан ли я надрезать лацкан пиджака в знак траура или не обязан. Однако на всякий случай, да чтобы я не строил себе иллюзий, да и суббота на носу, он достает из кармана маленький ножик, сбрасывает с меня одеяло и, хоть я и не встал еще, делает на моем пиджаке длинный надрез, поближе к сердцу.
И вот мы поднимаемся из недр наверх, все в тихом том лифте и в том же темпе, выходим, пошатываясь, все на ту же площадь, но застаем там уже другой свет, иной воздух, признаки нового безмолвия. Затем мы начинаем выбираться из вади, из внутренностей гор, а вместе с нами выбирается и солнце, застрявшее сверху на лакированном кузове небольшой военной машины раввина, самоотверженно правящего ею, сигналящего во все стороны.
Есть какая-то особая отрешенность в летних улицах Иерусалима, на которые победно наваливается мощь субботы. Я думаю о своем доме, о нашей улице, утопающей в зелени в этот час, густо пахнущей цветением, полной гомона обывателей, моющих машины, и звуком воды, булькающей вдоль тротуаров.
И вдруг — осень, над соснами и кипарисами плывут облака, а мы въезжаем «на всем скаку» в огромный и пустынный военный лагерь, расположившийся в перелеске на одном из холмов, и в эту самую минуту из города поднимается зов сирены, извещающей о наступлении субботы, — эдакий пронзительный вой, отбрасывающий длинные тени на земле. Раввин мгновенно тормозит, выключает мотор, выпускает из рук баранку, прислушивается к звукам, словно ловит какое-то новое откровение, затем отправляется искать кого-нибудь из штаба дивизии.
Но никого нет. Только бараки, окна которых заколочены досками, сиротливые бетонные площадки, успевшие потрескаться, маленькие желтые дощечки на столбиках с выписанными на них номерами полевой почты. Сама часть ушла на передовую, оставив за собой только побеленные известкой строения и размашистые надписи на стенах: батальон первый, интендантство, столовая, молельня.
Колючая проволока прорвана, попадала и скрежещет под ногами, а я все иду и иду за раввином, он обходит барак за бараком, стучится в безмолвствующие двери, куда-то исчезает и снова появляется — его борода мелькает между деревьями.
А я, никогда в армии не служивший — в Войну за Независимость я только и делал, что дежурил у шлагбаумов, — валюсь на какой-то камень, торчащий посреди учебного плаца, над сердцем у меня зияет траурный надрез, а в нос бьют запахи древних войск.
Такой ужас —
С самого утра я все глубже и глубже погружаюсь в бездну.
Это жуткое безмолвие кругом.
И, словно из-под земли, вокруг меня начинает собираться народ: полуголые волосатые бойцы в незашнурованных ботинках, с полотенцами в руках и маленькими транзисторами, в которых гудят субботние песнопения, усталые шоферы, вывалившиеся из какого-то барака, — видно, мыться шли под душ. Они окружают меня со всех сторон тут же на учебном плацу и молчат. И снова я, серый и усталый, все с той же сказкой: тридцать один год. Утром сообщили по телефону. Преподает в университете. Оставил жену и малыша. Они еще ничего не знают. Я поднялся вот в Иерусалим, чтобы опознать, а это не он…
Представленная книга является хрестоматией к курсу «История новой ивритской литературы» для русскоязычных студентов. Она содержит переводы произведений, написанных на иврите, которые, как правило, следуют в соответствии с хронологией их выхода в свет. Небольшая часть произведений печатается также на языке подлинника, чтобы дать возможность тем, кто изучает иврит, почувствовать их первоначальное обаяние. Это позволяет использовать книгу и в рамках преподавания иврита продвинутым учащимся. Художественные произведения и статьи сопровождаются пояснениями слов и понятий, которые могут оказаться неизвестными русскоязычному читателю.
Роман Аарона Аппельфельда, который ребенком пережил Холокост, скрываясь в лесах Украины, во многом соотносится с переживаниями самого писателя. Но свою историю он рассказал в своих воспоминаниях «История жизни», а «Цветы тьмы» – это история еврейского мальчика Хуго, который жил с родителями в маленьком украинском городке, но когда пришли немцы и отца забрали, мать отдала его на попечение своей школьной подруги Марьяны. Марьяна – проститутка, живет в борделе и в чулане за своей комнаткой прячет одиннадцатилетнего Хуго.
Роман «Любовник» стал бестселлером и прославил имя его автора, А. Б. Иехошуа. Книга завораживает своим парадоксальным сочетанием простоты и загадочности. Загадочно дремлют души героев — Адама с его усталой еврейской кровью, несовершеннолетней его любовницы, его жены — «синего чулка», ее любовника — своеобразного «князя Мышкина», юной дочери Адама и мальчишки-араба, ее возлюбленного. Пробуждают героев к жизни не политические потрясения, а жажда любви. Закрепощенная чувственность выплескивается на свободу с плотской, животной страстью, преступно ломает все запреты и сокрушает сердечную черствость, открывая души для человеческого единения.
Аарон Аппельфельд, один из самых читаемых израильских авторов, родился в Черновцах. В годы войны скитался по Бессарабии и Буковине, скрываясь от немцев и румын. В пятнадцать лет приехал в Палестину. Живет в Иерусалиме. Основная тема произведений Аппельфельда — непостижимость Холокоста, ужас слепой ненависти к евреям. Многие произведения писателя автобиографичны, в том числе и навеянный воспоминаниями детства роман «Катерина».Это поразительная история украинской крестьянки, рассказанная от ее имени. После смерти матери Катерина покидает родной дом и оказывается в услужении в еврейской семье.
Новый роман живого классика израильской литературы, написанный на рубеже тысячелетий, приглашает в дальнее странствие, как во времени — в конец тысячелетия, 999 год, так и в пространстве — в отдаленную и дикую Европу, с трепетом ожидающую второго пришествия Избавителя. Преуспевающий еврейский купец из Танжера в обществе двух жен, компаньона-мусульманина и ученого раввина отправляется в океанское плавание к устью Сены, а далее — в Париж и долину Рейна. Его цель — примирение со своим племянником и компаньоном, чья новая жена, молодая вдова из Вормса, не согласна терпеть многоженства североафриканского родича.
Действие романа классика израильской литературы XX века Авраама Б. Иегошуа, которого газета New York Times назвала израильским Фолкнером, охватывает всего семь предпасхальных дней. И вместе с тем этот с толстовским размахом написанный роман рассказывает сложную, полную радости и боли, любви и ненависти историю большой и беспокойной семьи, всех ее трех поколений. Это полифонический памятник израильскому обществу конца семидесятых, но одновременно и экзистенциалистский трактат, и шедевр стиля, и мастерски придуманное захватывающее сплетение историй, каждая из которых – частная, а все вместе они – о человеке вообще, вне эпохи и вне национальности.
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Побывав в горах однажды, вы или безнадёжно заболеете ими, или навсегда останетесь к ним равнодушны. После первого знакомства с ними у автора появились симптомы горного синдрома, которые быстро развились и надолго закрепились. В итоге эмоции, пережитые в горах Испании, Греции, Швеции, России, и мысли, возникшие после походов, легли на бумагу, а чуть позже стали частью этого сборника очерков.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ЭЛИ ВИЗЕЛЬ — родился в 1928 году в Сигете, Румыния. Пишет в основном по-французски. Получил еврейское религиозное образование. Юношей испытал ужасы концлагерей Освенцим, Биркенау и Бухенвальд. После Второй мировой войны несколько лет жил в Париже, где закончил Сорбонну, затем переехал в Нью-Йорк.Большинство произведений Э.Визеля связаны с темой Катастрофы европейского еврейства («И мир молчал», 1956; «Рассвет», 1961; «День», 1961; «Спустя поколение», 1970), воспринимаемой им как страшная и незабываемая мистерия.
В этой маленькой антологии собраны произведения и отрывки из произведений Василия Гроссмана, в которых еврейская тема выступает на первый план или же является главной, определяющей. Главы, в которых находятся выбранные нами отрывки, приведены полностью, без сокращений. В московской ежедневной газете на идише «Эйникайт» («Единство»), которая была закрыта в 1948 году, в двух номерах (за 25.11 и 2.12.1943 г.) был опубликован отрывок из очерка «Украина без евреев». В конце стояло «Продолжение следует», но продолжения почему-то не последовало… Мы даем обратный перевод этой публикации, т. к.