В поисках ковчега Завета: По следам скрижалей Моисея - [75]

— Вы хотя бы можете сказать, как выглядит ковчег? Я уйду счастливым, если вы скажете мне это.

— Я верю, что ковчег достаточно хорошо описан в Библии. Вы можете прочесть о нем там.

— Но я хочу, чтобы вы своими словами рассказали мне, как он выглядит. Это золотой или деревянный ящик? Есть ли у него крылатые фигуры на крышке?

— Я не буду говорить об этом…

— А как его переносят?.. На шестах? Или как-то иначе? Он тяжелый или легкий?

— Я уже сказал, что не буду говорит!" об этом, и, значит, не буду…

Как бы там ни было, но свидетельства прошлого, разговоры священников, знатоков ритуала и других, ясно указывают нам на то, что, какие бы еще вещи ни хранились в часовне, самым большим поклонением пользуется относительно большой белый камень. Среди священников Аксума, несомненно, есть те, кто видел этот священный предмет и описал его другим людям, друзьям, родственникам. В этом узком замкнутом обществе данный вопрос уже давно перестал быть секретом. Большая часть духовенства Аксума хорошо знает, что их "ковчег" — это небольшой деревянный ларец, переносимый на шестах, возрастом более трех тысяч лет, покрытый золотом, с массивной золотой крышкой, украшенной статуями двух херувимов. Но они не оперируют мыслительными образцами современной научной эры. Путем магии символизма и мистифицирующего словаря, способностью преобразовать несколько предметов в одну концепцию, камень, столь ревностно охраняемый, для них становится "настоящим" ковчегом Завета.

Но все равно это остается сенсационным. Духовенство Аксума не отрицает, что у них находится священный предмет, взятый из святая святых храма Иерусалима во времена царя Соломона. Они утверждают, что эта табличка — та самая неразбитая скрижаль Моисея. Ее описание приводит нас к описанию Димотеоса, ведь они совпадают во многом, кроме размера: 24 сантиметра далеки от 2,5 фута (90 см), хотя измеренная толщина практически одинакова. Как бы там ни было, устные дескрипции подобного рода, переполненные мистификациями и неопределенностью, очень мало дают для исследования.

Камни с надписями на непонятных языках для Аксума достаточно необычны. Возможно, что это часть старого аксумского барельефа, написанного греческим или странным южноарабским эпиграфическим почерком, использовавшимся некоторыми древними царями Аксума. В 1861 году Ван Хеглин видел таинственную табличку "с множеством горизонтальных и вертикальных линий, из которых состояли знаки. Я предположил, что это может быть календарь или астрономическая таблица". Он был найден вместе с несколькими другими в саду пресвитера Аксума Кваламсиса. Древние надписи, найденные в это время, я изучил в 1997 году в хранилище рядом с покоями настоятеля Аксума, но конкретно этого каменного календаря с тех пор никто не видел… Может быть, он хранится в часовне скрижалей Моисея?

ИЕЗУИТ ИЛИ АРАБСКИЙ ХРИСТИАНИН?

С XVII века священный камень Аксума хранился в ящике или ларце, если верить отчету Мануэля де Алмейды. Таким образом, этот контейнер вполне мог считаться ковчегом Завета.

Ранее я уже говорил о возможных факторах, изменивших восприятие идентичности алтарного камня Сиона от скрижалей Моисея к ковчегу Завета. Это вполне могло произойти случайно, из-за модификации концепции табота Сиона во время его вынужденного многолетнего отсутствия. Двусмысленность описательного словаря вполне оправдывает еле заметные изменения в восприятии, растянувшиеся на много лет. Эйфория 1579–1580 годов, связанная с восстановлением церкви, возвращением святой реликвии из Табра, также добавила славы вновь обретенному талисману.

По мере того как мое исследование продвигалось, возникла новая версия, в которой катализатором изменений послужило иностранное влияние. Мне стало интересно, возможно ли, что волей обстоятельств обсуждаемая здесь перемена произошла из-за иезуитской ошибки. Может, кто-то из португальских иезуитов просто неправильно понял и принял камень Сиона, описанный Альваресом (табот Сиона), за ковчег Завета, нашедший отражение в записках Мануэля де Алмейды (также табот Сиона)?

Я не говорю здесь о чем-то странном или невозможном. Жуао Бермудес говорил императору Галаудевосу об эфиопских ошибках в ритуалах и богослужении. И Гонсало Родригез, и епископ, позже Андре де Овьедо, все считали своей обязанностью написать трактат о несоответствиях эфиопской веры. Практически каждый иезуит вложил в это дело не одну страницу. Хотя и не часто, но в этих текстах упоминались табот и манбара табот среди перечисления "ошибок". Они возглавляли список вещей, подлежащих обязательному удалению и уничтожению в случае прихода католиков к власти. Алмейда, Баррадас, как и император Фасилад, особо указывали на них, а Томе Барнето даже совершил осквернение церкви.

Могла ли новая версия быть порождена именно непониманием иезуитских священников специфики местных религиозных верований? Родригез написал свой трактат в августе 1555 года, Овьедо послал свою записку императору в 1557 году, а 2 февраля 1559 года он напечатал воззвание, призывающее эфиопов покориться суждению церкви в вопросе их обрядов. В 1579 году император Сарса Денгель уже мог поехать в заново отстроенную церковь Марии Сионской и быть названным "царем Сиона" перед самым священным артефактом на Земле: "моей матери Сионом, ковчегом Завета Господа Израиля".