В поисках единорога - [64]

Как-то утром с превеликим трудом спускались мы по высохшему руслу горного потока, и тут проводник заявил, что хочет подняться наверх и посмотреть, не легче ли путь по другому склону. Мы, поскольку начали уже питать к нему некоторое доверие, разрешили. Однако, добравшись до вершины косогора, он стремглав помчался прочь, рассчитывая уйти от нас по той стороне, где его не будет видно. Недолго думая я приказал Черному Мануэлю и Рамону Пеньике догнать его и убить. Они поднялись тем же путем, что и он, со взведенными арбалетами и с вершины послали ему вслед две стрелы, которые, невзирая на то что убежать он успел довольно далеко, поразили его насмерть. Вот и остались мы снова без проводника, ибо Господь всеведущий, прозревая грядущие события, рассудил, что он нам уже не понадобится.

Не далее как на следующее утро целое войско подстерегало нас в засаде возле брода через небольшую речку. Более сотни негров набросились на нас с оглушительными воплями, колотя копьями и дротиками о щиты. Завидев их, мы выстроились в оборонительном боевом порядке, стрелки спешно зарядили арбалеты и, руководствуясь опытом прежних сражений, выстрелили по самым голосистым воинам, чьи головы украшали богатые уборы из перьев. Те погибли, но за ними, не дрогнув, наступала лютая толпа; едва арбалетчики выпустили еще по две стрелы каждый, как враги приблизились достаточно, чтобы без промаха метать копья, и острые наконечники прервали земной путь моих товарищей. Упал подле меня, истекая кровью, точно святой Себастьян, добрый верный Рамон Пеньика — больше десятка дротиков пронзили его насквозь, и обращенный ко мне взгляд выражал растерянность. Андресу де Премио я даже в глаза не мог посмотреть на прощание: он стоял посреди реки, когда копья настигли его, и труп, подхваченный потоком, поплыл по течению лицом вниз, а за ним — Вильяльфанье со своим рожком и еще двое. Кровь хлестала из них так, что волны окрасились багрянцем.

Я же, с ножом в руке, очутился в окружении свирепых черных физиономий, расписанных белой краской, и белых, обтянутых кожей щитов. Со всех сторон на меня нацелились короткие копья, дротики и обитые железом палицы. Понимая, что единственная служба, какую мне осталось сослужить моему королю, — это умереть достойно в честном бою, я хотел броситься на врагов и сложить голову тут же, однако кто-то предусмотрительно огрел меня дубиной по руке и выбил нож. И тотчас меня повалили, скрутили да связали как следует. Потом негры подняли тела погибших соратников и потащили меня вместе с Черным Мануэлем, которого им тоже удалось взять живым, в свой лагерь. Шедшие впереди горланили песни и приплясывали на ходу — так были рады нашему пленению. Это наталкивало на мысль, что они о нас слышали и намеренно вышли на охоту за нами.

Глава семнадцатая

Покинув лагерь под усиленной охраной, мы переместились в другое поселение, куда крупнее, раскинувшееся на лугу. Дома здесь были деревянные, а жителей — больше, чем всех негров, сколько мы их видели за много лет, вместе взятых. Тот, кто привел нас, передал добычу другому негру, мускулистому исполину, который, судя по виду, занимал более высокое положение. Он засыпал Черного Мануэля вопросами, даже не подозревая, что я могу что-то понять, а я между тем прекрасно разобрал его речи. Таким образом мне стало известно, что до царя Мономотапы дошли вести о странных белых людях, не маврах и не мореплавателях, пересекших границу его государства, и он разослал за нами многочисленные вооруженные отряды по гаваням и прочим местам, куда мы могли направиться. Приказ был — взять нас в плен и представить пред царские очи, ибо (как слышали царские уши) белые люди наделены великой силой, а предводителем у них непобедимый Белый Кузнец. Подобные пересуды могли означать лишь одно: их распространили наши прежние чернокожие спутники, которых поймали несколько месяцев назад. Когда нас оставили наедине, заперев в деревянном строении без окон и расставив вокруг стражу, мы с Черным Мануэлем поговорили и условились, что я стану притворяться, будто никаких негритянских наречий не понимаю, и когда нас начнут допрашивать, он будет обращаться ко мне на кастильском языке, которым уже владеет в совершенстве. Тогда нас не разлучат и его не отошлют на рудники.

Не то трое, не то четверо суток нас продержали взаперти, в полной темноте, не разрешая выходить наружу. По ночам приносили воду в кувшине, лепешки и немного мяса, которое я теперь не мог есть, потому что зубы выпали, а нож, обычно мне их заменявший, у меня отобрали. Наконец нас извлекли из темницы и под строгим конвоем повели неизвестно куда по незнакомой дороге. Помимо охраны с нами шли две вереницы рабов, несших на головах нагруженные чем-то корзины. По пути один из конвойных, большой весельчак и болтун, пристрастился к нашему обществу и поведал Черному Мануэлю, что в корзинах этих золото. Во время очередного привала он даже показал нам, как оно выглядит, — два больших слитка, соединенных маленьким поперечным бруском. Каждый слиток весил от трех до четырех фунтов, в таком виде их доставали из печи, расположенной рядом с рудником, и каждый раб тащил на голове по восемь слитков. Вереница составлялась из пятнадцати-двадцати рабов, связанных за шеи веревкой и с деревянными кандалами на руках. Охрана, если считать авангард и арьергард, насчитывала более ста воинов — кто-то из них нес наши арбалеты, а также мешок с рогом единорога и костями фрая Жорди. Конвойный, точивший лясы с Черным Мануэлем, сказал ему, что Мономотапа велел нас доставить со всем имуществом, будь то хоть коровьи лепешки, — мы решили, это оттого, что негры приписывают исключительную ценность любым вещам белых. Здесь нужно пояснить: многие туземцы наивно верят, будто доблесть и мудрость человека, как и прочие его достоинства, пропитывают предметы, которыми он пользуется, и вместе с ними достаются его преемнику. Поэтому негры трепетно относятся к реликвиям великих мужей, и всякий носит амулеты и повязки, унаследованные от дедов.