В поисках Эдема - [7]

— Какая же ты настырная. Никто не может выбить из твоей головы идею с этим путешествием.

Хоакин выпил кофе залпом, встал и подошел к Мелисандре. Взяв ее за волосы, поднял ее лицо и поцеловал в губы.

— Ты должен мне помочь, Хоакин, — сказала девушка, отстраняясь от него. — Если ты мне поможешь, я смогу уехать спокойно.

— Тебе понравился этот мужчина. Меня ты не обманешь, — произнес он, следуя за ней и обняв ее за плечи.

— Не говори глупостей, — игриво улыбнулась она, глядя ему прямо в глаза, считая, что существует только один способ утихомирить Хоакина. — Для этого человека мы все — дикари. Он сделает свой репортаж и уедет. А мы останемся.

Она припала к его груди, обхватила руками его лицо, поцеловала, провела ногтями по его спине. Хоакин выгнул спину. Он тяжело дышал. Мелисандра ускользнула от него в другой конец комнаты. Они начали гоняться друг за другом, двигая немногочисленную мебель. Она смеялась; в его взгляде читалось что-то среднее между весельем и яростью.

— Вся в бабушку, — процедил Хоакин, сквозь зубы. — Упертая, твердолобая. Никто не мог остановить тебя. Только я могу совладать с тобой, Мелисандра, — с этими словами он бросился на нее, подхватил на руки и, пресекая на корню ее попытки сопротивляться, отнес на парусиновую кровать.

Они еще немного поборолись друг с другом, смеясь и рыча, словно играющие дикие кошки. Хоакин расстегнул молнию на ее брюках и резкими движениями принялся ласкать ее. По мере того, как она переставала сопротивляться и отдавалась чувствам, он сменил тактику и стал более последовательным, неторопливым, нежным. Целовал ее, перебирая руками ее волосы, покусывал ее соски, обнажая ее, растворяясь в ней, доводя до оргазма, сжимая в объятиях ее трепещущее тело. Хоакин закрыл глаза, опустил голову на ее нежное плечо. Он почувствовал Мелисандру, беспокойную, встревоженную птицу, которую уже не в силах был удержать.

Мелисандра дождалась раннего утра, тумана над рекой, пения петухов. Вернувшись в свою комнату, она даже не стала разбирать кровать, легла прямо на покрывало, но ее телу, все еще тлеющему страстью, не удалось расслабиться. Она слегка вздремнула. Высматривая солнце, приподнялась на кровати, чтобы увидеть, как над водой забрезжит рассвет. В пять утра она приняла душ и в половине шестого постучала в комнату дедушки.

Когда она вошла, он сидел на кровати в майке и в кальсонах, с палкой в руке. Выглядел взъерошенным и усталым. Седая борода оттеняла его загорелое лицо.

Внучка подошла к нему, поцеловала в щеку, села рядом. Обычно она никогда не заходила к деду в этот час. Чувство одиночества и количество витающих в воздухе воспоминаний поразили ее. На комоде, в котором лежали рубашки, Мелисандра увидела выцветшие фотографии бабушки и сразу отвела глаза. На ночном столике стоял ополовиненный стакан воды, лежали очки и тетрадь с карандашными пометками.

— Знаешь, каждую ночь, когда я ложусь спать, моя постель всегда согрета, — сказал он. — Она здесь.

Мелисандра улыбнулась и сжала дедушкину руку, ощутив ее худобу и слабость.

— Везет тебе. Мне ни разу не удалось почувствовать, что мама рядом. Мои простыни всегда холодные.

— Должно быть, моя дочь жива. Я надеюсь, что она жива. Иногда я представляю себе, как она сушит белье в Коридоре ветров, — дон Хосе выдержал долгую паузу. — Что случилось? — спросил он вдруг, поворачивая к ней голову. — Что привело тебя сюда так рано?

— Я хочу поехать с журналистом, дедушка. Я предложу ему себя в качестве проводника.

Старик подцепил палкой тапок, поднял его и бросил на пол.

— Так я и предполагал. Он на тебя смотрел, когда говорил об этом. Он сказал это для тебя. Никаких сомнений. Вот так совпадение, правда? Его зовут Рафаэль. Героя Томаса Мора, того, что открывает остров, именуемый Утопия, тоже звали Рафаэль… Но я не знаю, как ты можешь стать для него проводником.

— Ему не найти человека, который знает о Васлале больше, чем я.

— Энграсия смогла бы отправиться с ним, — сказал старик. Мелисандре не стоило рисковать, положившись на человека, которого она совсем не знает. — Откажись от этой идеи, девочка. Нам здесь хорошо. Васлала — это место, которого нет. Я не могу и тебя потерять. — Он с тревогой и мольбой посмотрел на внучку, его глаза были влажными от слез.

— Я не пропаду, дедушка. Ты вернулся. Другие тоже вернулись. Я должна поехать сейчас. Я не хочу дольше ждать.

Он сказал, что она не знает, с какого рода опасностями ей предстоит столкнуться. «Если бы только моя жена была жива», — подумал он. У него не было ее силы. Он понимал Мелисандру. Чтобы компенсировать отсутствие родителей, чтобы как-то оправдаться перед ней, он только и делал, что рассказывал о затерянном мире, о мифе, о мечте. Слишком поздно до него дошло, что история может повториться. Эх! Если бы только была жива его жена.

— Позволь мне поговорить с этим Рафаэлем, — предложил дон Хосе, приглаживая волосы рукой. — Дай мне только поговорить с ним. Мне нужно немного времени.

Мелисандра вышла из комнаты. Старик оперся подбородком на набалдашник своей трости и закрыл глаза. В который раз ему ничего не остается, как просто закрыть глаза, ничего не видеть, убежать от действительности. Тяжело жить, если ты не можешь избежать какой-либо беды, надеясь, что это коснется кого-то другого, кого-то очень похожего на тебя самого, но этот кто-то страдает по другую сторону зеркала, в то время как хозяин отражения набирается сил, крепнет, встает с кровати, одевается. С того момента, как он услышал накануне вечером Рафаэля и увидел лицо своей внучки, их обмен взглядами, он понял, что ничто уже не сможет остановить девушку. Она предпримет это путешествие, к которому втайне готовилась все эти годы, одержимость которым преследовала ее с малых лет и заставляла ее, убежав от бдительного бабушкиного ока, прятаться в каучуковом лесу. Хоакин тогда находил ее и приводил домой, топающую ногами, разъяренную, кричащую, что она хочет знать, где ее родители, что отправится искать их в Васлалу, что именно ей надлежало идти в это магическое место, в поисках которого потерялись ее родители.