В поисках Дильмуна - [14]

Однако серьезное изучение этого вида письменности началось лишь после того, как в 1778 г. Карстен Нибур опубликовал тщательные зарисовки трех длинных трехъязычных надписей из Персеполя.

Имя этого человека, можно сказать, преследовало нашу датскую экспедицию на аравийских берегах. Датчанин из принадлежавшего тогда Дании Шлезвига, он был единственным участником, вернувшимся живым из датской научной экспедиции, которую король Дании направил в Аравию ровно за двести лет до нас, а потому у нас во многом было такое чувство, словно мы попросту продолжаем труды, начатые скромным лейтенантом саперных войск.

Историю этой давней датской экспедиции поведал в книге «Арабиа Феликс» член нашей экспедиции Торкильд Хансен, и, хотя в этой главе уже было предостаточно отступлений, книга Хансена заслуживает краткого пересказа. В 1761 г. шесть человек — пятеро исследователей и один слуга — покинули Копенгаген, направляясь в Египет и расположенный на юго-западе Аравии Йемен. Оттуда им предстояло продолжить путь до Басры, чтобы возвратиться по суше через Месопотамию и Сирию. В отряде были: профессор филологии (он должен был изучать языки и обычаи Ближнего Востока, а также собирать надписи и манускрипты); шведский профессор ботаники (ученик великого Линнея, коему надлежало собирать растения и другие естественно-исторические образцы); художник и гравер, получивший задание отобразить в иллюстрациях встречавшиеся и пути страны и народы; врач, в чьи задачи входило исследовать болезни и Лекарства этих стран и печься о здоровье членов экспедиции; бывший шведский солдат, исполнявший обязанности слуги. И наконец, лейтенант Карстен Нибур поехал в качестве топографа и астронома; он должен был составлять карты и измерять пройденные расстояния.

Вышло так, что из пяти первых членов экспедиции только художник выполнил свою задачу, подготовив папку зарисовок. Филолог не нашел никаких надписей, коллекции ботаника погибли, врач не собрал никаких лекарств, не смог спасти жизнь четырех своих товарищей по отряду и в конце концов умер сам. Словом, можно было бы сказать, что экспедиция кончилась катастрофическим провалом, если бы после того, как его последние спутники умерли от малярии и истощения в Йемене и Индии, лейтенант саперных войск не одолел этап по суше от Ирана до Дании, выполнив в одиночку все намеченные исследования. Он собрал образцы, скопировал надписи, зарисовал виды и портреты и начертил карты всех пройденных районов, представляющих научный интерес. Карстен Нибур вернулся в Копенгаген в конце 1767 г., через семь лет после начала экспедиции. Четыре года из этих семи он путешествовал и работал один. Так что у нас не было причин стыдиться за нашего предшественника в этих широтах[10].

Копии надписей из Персеполя, сделанные Карстеном Нибуром, дали толчок первым серьезным попыткам разгадать тайну клинописи. Более того, сам Нибур, хоть и не был филологом, сделал начальные шаги, определив, что надписи выполнены тремя разновидностями клинописи, первая из которых состояла только из сорока двух знаков. Отсюда недалеко до заключения, что трем видам клинописи соответствуют три различных языка, причем первая из них была буквенной (каждый знак обозначал определенную букву), тогда как две другие скорее всего были слоговыми, причем каждый слог передавался особым знаком, отчего и количество знаков, как в китайском языке, естественно оказалось большим. Логика подсказывала, что содержание трехъязычных текстов тождественно, и в них, вероятно, представлены три основных языковых группы Персидской империи — собственно древнеперсидский язык, эламский и вавилонский. Исследователи сосредоточили усилия на более легкой для дешифровки первой разновидности письменности, которую — как потом выяснилось, совершенно правильно — посчитали древнеперсидской.

В наши задачи не входит рассказ о дешифровке древнеперсидского письма и клинописи вообще, тем более что об этом много раз писалось. Достаточно упомянуть, что исследования продвигались вперед медленно, но верно; были прочтены имена Гистаспа, Дария и Ксеркса, и это определило фонетическое значение пятнадцати знаков. Трудность заключалась в том, что персепольские надписи оказались слишком краткими. Прочесть неизвестную письменность — примерно то же, что разгадать шифр. Дело сводится в основном к статистическому анализу слов и предложений, чтобы выяснить, какие знаки встречаются чаще, и выделить сочетания знаков или разновидности сочетаний. Если вы располагаете длинным посланием с множеством знаков, задача неизмеримо облегчается, и видным филологам, которые в начале XIX в. потратили немало часов и изобретательности, выжимая последние капли из нескольких привезенных Нибуром текстов в три-четыре строки, было бы полезнее направить свою энергию на поиски в Иране более длинных надписей.

Вышло так, что почтенная Ост-Индская компания избавила их от этого труда, послав военным советником в Иран двадцатитрехлетнего офицера британской армии. Это было в 1833 г., и звали офицера Генри Кресвик Роулинсон.

Выше говорилось о магистрали, идущей от Тегерана на юг через Персеполь до Персидского залива. Такая же дорога протянулась на запад через Хамадан и Керман-шах до Багдада. О древности ее свидетельствует уже то, что Хамадан — это древняя Экбатана и у западной оконечности дороги расположены кроме Багдада Вавилон и Ктесифон. В восьмидесяти километрах к западу от Хамадана и в тридцати двух к востоку от Керман-шаха к дороге подступает завершающая горную цепь отвесная скала Бехистун высотой около тысячи двухсот метров. Почти за пятьсот лет до нашей эры на этой скале по велению царя Персии Дария Великого на высоте ста пятидесяти метров было высечено рельефное изображение правителя и трехъязычные надписи, повествующие о его победах. Тринадцать колонок такой же, как в Персеполе, клинописи привлекли внимание молодого английского майора.