В поисках анаконды - [26]
— В чем дело, Хокке? — спросил я в конце концов. — Что-нибудь случилось? Ты заболел?.. Ты же знаешь, что у нас полно лекарств — чем тебе помочь?
— Да нет, мистер, я в полном порядке.
— И еще одно дело, Хокке: почаще купайся. В такую жару купаться обязательно, а тебе так даже необходимо. Ты меня извини… но от тебя нехорошо пахнет…
Обычно я воздерживаюсь от упреков подобного рода, но тут был просто вынужден сделать замечание Хокке. От него не то что нехорошо пахло, а прямо-таки воняло! А так как он обычно устраивался спать на ночь по соседству со мной, то мои органы обоняния подвергались довольно сильному испытанию, хотя их никак нельзя назвать изнеженными.
Хокке послушался и стал чаще купаться, но всякий раз дожидался наступления темноты. Правда, есть люди, которые стесняются показываться нагими даже представителям своего же собственного пола. Я решил, что Хокке относится именно к таким чудакам…
После двухнедельного унылого путешествия по реке Кагуан мы добрались до озера Чайра и разбили там свой лагерь. Я уже говорил, что в эти дни у нас в отряде царило мрачное настроение; поведение Хокке только подливало масла в огонь. Его приходилось без конца подгонять, чтобы заставить выполнить даже самую простую работу; бóльшую часть времени он сидел неподвижно, устремив взор в пространство. «Уж не психоз ли какой-нибудь напал на него?» — спрашивал я себя. Дурной запах все усиливался и стал уже совсем невыносимым.
Как-то раз Торгни и Хорхе удалось выловить здоровенную рыбу, килограммов на шестьдесят — желанное пополнение наших продовольственных запасов. Хокке получил задание почистить рыбину и разрезать ее на тонкие куски, чтобы мы могли коптить их над костром. Пришлось несколько раз повторить распоряжение, пока он взялся за мачете и стал вяло — нарочито вяло, на наш взгляд! — ковырять рыбу. Хорхе резким тоном предложил ему двигаться поживее. Хокке не отвечал и продолжал не спеша отковыривать толстенные куски. Тогда Торгни прыгнул в лодку к нему, чтобы показать, как нарезать филе.
И тут Хокке повел себя самым неожиданным образом. Он издал дикий вопль и замахнулся мачете, собираясь ударить Торгни. Тот едва успел спастись на берег.
— Хокке сошел с ума! — закричал Торгни.
Мы пристально следили за движениями нашего повара. Постепенно он успокоился, но не стал больше возиться с рыбой, а вышел из лодки, медленно прошел к костру и присел там, уставившись на огонь.
Я подошел к нему.
— Что с тобой происходит, Хокке? — спросил я.
Он не ответил, только поднял взор и все так же молча стал смотреть на меня.
— Отвечай же, Хокке!
Наконец, когда я уже потерял надежду услышать ответ, он заговорил:
— Я… все время… так мучаюсь, а вы… только ругаете меня! Посмотрите, мистер!
Хокке завернул штанину, и я поспешил отвернуться, чтобы меня не вырвало.
На ноге Хокке зияла отвратительная язва… Как только он еще жив оставался!
— Хокке! — воскликнул я, придя в себя. — Я ведь давно спрашивал тебя, не заболел ли ты, и ты сказал — нет. Какого же черта ты молчал! Ведь ты знаешь, что у нас есть всевозможные лекарства.
— Я боялся потерять работу, если вы узнаете, что я болен, — пробормотал Хокке.
— Бедный Хокке! — расчувствовался я.
— «Бедный»! Черт бы его побрал, этого бедного! — возмутился Хорхе. — Мне его ничуть не жаль! Это же старая язва, сразу видно. Она была у него еще в Пуэрто-Асис. Да и неизвестно еще, от чего она. А он набрался нахальства наниматься к нам на работу, да еще поваром! Это же преступление! Он всю нашу экспедицию под угрозу поставил! Даже если завтра установится хорошая погода для съемок, все равно мы должны немедленно возвращаться в Пуэрто-Легизамо, чтобы спасти этого негодника…
Жестокие слова! Но в них заключалась горькая правда. Хорхе совсем не лишен человеческих чувств — напротив, и все же такой волевой, прямодушный и неизнеженный человек, как он, не мог сказать иначе.
