В поисках анаконды - [25]

Перед тем как продолжать путешествие, мы, разумеется, зашли в музей моего друга — крупнейший и лучший музей во всей Колумбии.

В Попаяне есть две выдающиеся достопримечательности: заспиртованное сердце героя освободительной войны Симона Боливара (впрочем, ученые сомневаются в подлинности этой реликвии) и чучело лося, убитого шведским королем Густавом V. Лось стоит в музее моего друга; он приобрел его у придворного препаратора Туре Хансона в обмен на нескольких представителей животного мира тропиков. Невиданный северный зверь занял почетное место в южноамериканском музее, народ валил туда толпами. За четыре дня 10 тысяч из 38 тысяч жителей Попаяна побывали в музее. Огромное впечатление произвели на них размеры лося: таких крупных животных в Южной Америке нет. Попаянцы страшно гордились этим приобретением, особенно, когда прочли, что «эсте эхемплар фуэ касадо пар Су Махестад эль Реи Густаво де Суэсиа» («этот экземпляр убит его величеством королем Густавом V шведским»). На четвертый день в музее скопилось столько народу, что чуть не случилась беда — под тяжестью посетителей проломился пол! К счастью, никто не пострадал, лось тоже уцелел, а сильно возросшие доходы музея позволили сделать новый замечательный мозаичный пол.

Из Попаяна мы доехали до Пасто, у подножия вулкана Галерас, оттуда спустились на грузовике по восточным склонам Анд, затем пересели на лодку и поплыли вниз по реке Путумайо. Отряд достиг намеченного района как раз к началу дождей. Читатель, вероятно, уже догадывается, что экспедиция кончилась неудачей, поэтому я не стану тратить на нее много слов. Расскажу только о шестом участнике нашего похода, чернокожем поваре Хокке.

Мы разбили лагерь возле устья маленькой кебрада — протоки, соединяющей озеро Чайра с рекой Кагуан; здесь было единственное сравнительно сухое место. Дождливый сезон был в разгаре, он начался в этом году значительно раньше и интенсивнее обычного. Из-за сильных ливней Рио-Кагуан вышла из берегов и превратила окрестные джунгли в сплошную топь.

Наше настроение упало до нуля, мы стали такими же мрачными, как небо у нас над головой. Низко нависшие серые тучи напоминали грязные мокрые тряпки. И это в то время, когда нам требовалось для съемок солнце, солнце и еще раз солнце! Положение сложилось отчаянное. Совершить путешествие из Швеции до Амазонас, ухлопать кучу денег — и вдруг такое разочарование! Что делать? Надеяться на улучшение погоды и ждать? Но есть ли вообще какие-либо основания для такой надежды? Каждый лишний день означал большие дополнительные расходы, так не лучше ли уж сразу вернуться? Хотя нам далеко не удалось собрать необходимый материал…

В эти печальные дни у нас все не ладилось, не только съемки. Муньосу пришлось выбросить препарированных птиц и зверей: они загнили от сырости. Погибла моя коллекция редких представителей животного мира с реки Кагуан. Столько трудов пропало…

Или взять нашего чернокожего повара Хокке. Что с ним такое происходит? Он стал какой-то вялый, двигается еле-еле, от работы отлынивает, сплошь и рядом не откликается, когда его позовешь. Вокруг очага и в ящиках с провиантом — беспорядок, посуда постоянно грязная…

Прозвище «Хокке» было выдумано Торгни, который никак не мог выговорить непривычное имя Хоакин. Мы нашли Хокке (вернее будет сказать: он нашел нас) в Пуэрто-Асис, на берегу реки Путумайо. Он уверял, что замечательно готовит, да к тому же умеет обращаться с моторами. Учитывая все это, а также его знакомство с английским языком, мы решили, что нам просто повезло. Правда, у Хокке был довольно затрапезный вид, но мы выдали ему новую одежду, и он стал выглядеть вполне прилично.

Хокке пришелся нам по душе. Разумеется, он значительно преувеличивал свои познания в кулинарии и механике, но это можно было поправить. Зато его недостатки с лихвой перевешивались хорошими качествами: он охотно работал, всегда готов был помочь и относился к нам, как заботливая мать. Торгни, кажется, предпочел бы повара, умеющего петь и играть на гитаре — так было намечено в его сценарии; пришлось ему утешиться тем, что фотогеничная внешность Хокке возмещала отсутствие музыкального дарования. Хокке знал только обрывок какой-то печальной индейской песенки, пять-шесть нот, которые напевал без конца, с утра до вечера. Неудивительно, что нам очень быстро приелись эти его «позывные». Однажды утром я решил подсчитать, сколько раз он исполнит любимый мотив за то время, пока закипит котелок с кофе. Костер горел хорошо, дрова были сухие, и Хокке успел спеть свою «песенку» всего двадцать три раза.

А на четвертую неделю нашего знакомства (мы поднимались в это время вверх по реке Кагуан) Хокке внезапно переменился. Он весь как-то поник и стал запускать свои обязанности. Один раз наша лодка, из-за явной небрежности Хокке, со всего разгона налетела на бревно и чуть не перевернулась. К тому же мотор без надлежащего присмотра то и дело капризничал. Кончилось тем, что мы отстранили Хокке от должности моториста.

Не лучше обстояло дело и с приготовлением пищи, заготовкой дров и другими обязанностями Хокке. От его трудолюбия не осталось и следа, он ходил все время мрачный и замкнутый.