В поисках Алисы - [7]

— Слушай, я только отпрошусь и сразу приеду. Венсан вечером возвращается. Или завтра, что ли, — засомневалась Алиса.

— Как только появится, пусть тоже приезжает.

Предложения Клотильды обсуждению не подлежали.

— А этой ты уже сообщила? — рискнула Алиса.

— Нет. Еще нет. Если очень хочешь, можешь ей сама сказать. — Клотильда умела быть циничной.

— Да нет, что ты! Сама скажи. Я тебе скоро перезвоню.

Алиса побыстрее повесила трубку, спасаясь от новых приказов. Ей надо было побыть наедине с мыслью, что вот уже несколько часов у нее больше нет матери. Она села на диван и прислушалась к себе. Ничегошеньки. Ни слез, ни сожалений. Легкая усталость, вот и все. Чтобы хоть чем-то заполнить пустоту, включила телевизор и попала на японское аниме. Она никогда особенно не прислушивалась к тому, что говорят дети, но сейчас вспомнила, что Шарль вроде бы упомянул не «записку», а «записки». Алиса поискала в гостиной, старательно задвинув в самый угол сознания тот факт, что матери больше нет там, куда ее поместили, а именно в загородном доме престарелых. Родители — сначала вместе, потом врозь — вечно устраивали сцены и скандалы, и Алиса научилась организовывать свою жизнь с усердием рабочего-строителя. Она планировала время, составляла всевозможные списки и мысленно делила опасный, очень опасный окружающий мир на более или менее удобоваримые куски. Вторая записка нашлась под кипой газет. Ее начеркала Ирис своим неизменно круглым почерком: «Фамилию не расслышала. У вас встреча в 12.00, у фонтана перед Бобуром»[3].

Алиса медленно добрела до кухни. Приготовила себе кофе, взвешивая «за» и «против». «Что я стану делать, когда его разоблачат?» — спрашивала она себя. Пикассо должен понять: она и хочет и не хочет, чтобы ее незнакомца отыскали. С наслаждением проглотила ложку клубничного варенья, слегка разозлившись на Ирис, успевшую выловить все ягоды, — ну я тебе задам! — и сняла телефонную трубку.

— Элен, извини, что я в такую рань… Твой муж дома?

Элен засмеялась — двусмысленным смехом, лишенным всякой веселости. Утро только началось, а она уже чувствовала себя напряженной, как натянутая тетива.

— Шутишь? Он давным-давно ушел… — Ее мелодичный голос прерывался, выдавая сдерживаемое раздражение, словно безумец пытался играть на флейте. — На йогу пойдешь? Сегодня, в три?

— Вряд ли я смогу. У меня мать умерла.

На том конце провода повисла пауза. Как и следовало ожидать, Элен медленно осознавала новость.

— Сочувствую… — пробормотала она.

— Не бери в голову. Мне в общем-то плевать.

Снова повисла тишина. На сей раз посвященная перевариванию оскорбления, нанесенного матери. После истории с фоторепортершей это был уже второй удар по репутации ее тихой подруги. Элен кашлянула, собирая мысли в кучку. В отличие от многих других она не имела привычки подолгу зацикливаться на вещах, которые ее не касались.

— Хочешь, оставляй мне Ирис и Шарля, — предложила она.

— Может, и оставлю. Надо еще Венсану позвонить, я точно не знаю, когда он возвращается.

Третья пауза в разговоре имела непосредственное отношение к Пикассо. Алиса почему-то не нашла в себе сил еще раз переспросить Элен, где ее муж, а та не проявила инициативы. Хитрая Алиса стала прощаться:

— Я тебе перезвоню.

Пикассо она разыскала в комиссариате. Он ответил утренним голосом человека, у которого забот полон рот. Но все же согласился выпить с ней кофе:

— Внизу, через час.

Алиса задумалась о своем таинственном свидании. Откуда незнакомец узнал про ее любимый фонтан на улице Бобур? Летом она часто ходила к нему, присаживалась на бортик в толпе туристов, жевала сандвич. Она сообразила, что незнакомец говорил по телефону с ее дочерью, и вздрогнула. Раздвинула шторы, впустив в комнату солнце. Вспомнила о матери, которая не увидит сегодняшнего дня, и изгнала эту мысль из головы с помощью Грейс Слик, царственный вокал которой — чистый, свежий и нездешний — доверху заполнил пространство квартиры, как вода заполняет стакан.

Несколько минут спустя позвонил Венсан. Голос Алисы, плохо слышный на фоне адского грохотания рока, показался ему недовольным. В ее интонациях угадывалось раздражение: «Хватит шляться, пора домой». Таким же голосом она встречала его, неделю промотавшегося по Африке или по еще каким-нибудь таким же веселым местам, бросала небрежно: «А, приехал?» — и считала это нормальным. О смерти матери она сообщила ему не сразу, прежде поделившись какими-то пустяковыми новостями, из чего он вывел, что дело предстоит серьезное, значит, поездку в Пакистан придется отменить. Теперь настала его очередь раздражаться.

Алиса буркнула:

— Я уезжаю, насчет детей сам решишь. — И повесила трубку. Пояснить, что она имеет в виду, не соизволила.

— Резюмируем, — произнес Пикассо.

Алиса смотрела на крупную правую руку инспектора, обхватившую чашку кофе, словно согреваясь. Она никогда не изменяла Венсану, но часто думала о мужчинах. Сочиняла истории, длившиеся несколько дней или несколько недель, разворачивающиеся по одному и тому же неизменному сценарию с обилием разговоров, — классика жанра. Затем ее воображаемые любовники понемногу развоплощались, выдыхаясь из-за нехватки жизненной энергии. Тогда Алиса бросала их без всякой жалости, и, изгнанные из ее грез, они тихо кончали свои дни в призрачном мире небытия. Она была глубоко убеждена в том, что все без исключения женщины ведут подобную двойную жизнь, хотя никакими доказательствами не располагала — кто же признается?