В поисках Алисы - [30]

— Мы зайдем в видеоклуб, а потом домой, — сообщила Ирис, глядя ясными глазами из-под покрытого снегом капюшона.

У Пикассо снег лежал даже на ресницах. «Похоже, ему это не мешает», — отметила про себя Алиса.

— Ну что скажете? — немного задыхаясь, спросила она.

— Интересные похороны, если вы позволите так выразиться.

— Позволю. Знаете, мать была не в себе уже довольно давно. У нее от алкоголя совсем крышу снесло, еще несколько лет назад.

— Расскажите мне лучше о своем отце.

Алиса засмеялась.

— «Расскажите мне лучше о своем отце», — передразнила она глуховатый голос инспектора. — Что рассказывать? Вы сами все видели.

— У него были проблемы с правосудием, — полувопросительно, полуутвердительно добавил он.

— Ну да. Баловался наркотиками. Помимо всего прочего.

— И эта печально известная история четырнадцатого июля.

— Откуда вы знаете? Это ведь давно было.

— Видите ли, легавому легче раскопать следы события тридцатилетней давности, чем, например, того, что произошло вчера. Время работает на нас. Так уж мир устроен. У людей развязываются языки, и многое всплывает на поверхность. Мы часто забываем, как важен фактор времени, а ведь он — в центре всего. Вы себе даже не представляете, как оно может тянуться, время… Я хочу сказать… — Пикассо смотрел на Алису, стоящую к нему в профиль и изучающую взглядом что-то впереди. — Я хочу сказать, что можно обидеть человека какой-нибудь ерундой, но со временем эта ерунда приобретает совсем другие масштабы. Проходит тридцать лет, а ты все продолжаешь платить за неосторожно сказанное слово, сам о том не подозревая. И страшно удивляешься, когда тебе об этом скажут. Как же так, ведь столько лет прошло! Нет, я не о детях говорю. Я говорю о взрослых, которые умеют наносить друг другу незаживающие раны.

— Почему вы мне об этом рассказываете? — спросила Алиса. Она еще никогда не слышала, чтобы Пикассо рассуждал подобным образом.

— Мы же говорили о вашем отце. Мне он показался довольно-таки трогательным.

— Кривляка! — злобно буркнула Алиса. — Знаете, однажды он объявил, что уходит из дому. И все-таки остался. Переселился в сарай. И стал занимать гораздо больше места, чем раньше, до того как вроде бы ушел. Чтобы попасть в его халупу, надо было постучать условным стуком, да еще дождаться, пока мать куда-нибудь уйдет, потому что она запретила нам с ним видеться. Так они и существовали: он по одну сторону границы, она по другую, а мы — посередине, на нейтральной территории. И каждую минуту ждали подвоха. — Алиса разгорячилась. — Они использовали нас как публику. Она долбала его фортепианными концертами, каждый — как ругательство. А он читал нам Новалиса в оригинале. Сами по себе мы их нисколько не интересовали. Просто им нужны были зрители. Они всю жизнь что-то изображали, как он вот только что, на кладбище. А играть перед пустым залом им было неинтересно. — Алиса глубоко вдохнула холодный воздух, причинивший ей боль, посмотрела на Пикассо и улыбнулась. — Но вообще-то мне на все это глубоко наплевать. Да нет, все правильно. У нас нынче похороны, и мы говорим о прошлом. Хотя, если честно, что меня удивило, так это чужое удивление.

— Не понимаю, о чем вы.

— Я о том, что люди смотрят на нас печальными глазами, и нам становится грустно, потому что так полагается — грустить в такой день, как этот. С моими детскими воспоминаниями все то же самое. Когда я кому-нибудь рассказываю о своем детстве, я вижу, как человек ужасается, и мне самой становится страшно, хотя на самом деле я больше сочиняю, чем рассказываю, как все было в действительности.

Они уже подходили к дому. Алиса пригласила инспектора зайти. На вешалке она повесила свое пальто поверх его, чтобы оно пропиталось его запахом. У нее было немало подобных пунктиков. Провела Пикассо в гостиную и представила собравшимся.

— Пикассо? Ну надо же! Знаете, а мне однажды делал ключи слесарь, которого звали Магритт. Это было в Фекане. Я ему говорю: наверное, вас уже одолели шутками насчет вашей фамилии. А он отвечает: да что вы, никто и знать не знает, что есть другой Магритт. И добавил: во всяком случае, из тех, у кого проблемы с ключами.

«Вот за что мы и любим Фигу», — подумала Алиса. Она, как никто, умеет заполнять паузы в разговоре, особенно неловкие паузы. Как кетчер в бейсболе, мгновенно ловит перчаткой самые трудные мячи. Вот и сейчас все вокруг засмеялись. Алисе стало почти хорошо. В доме было тепло, за окнами в великом безмолвии устраивался на ночлег синеватый снег. Венсан распрощался и уехал. «Осторожнее за рулем, туман сильный, приедешь, позвони». Сидя возле клюющего носом Анри, Алиса восстанавливала в памяти весь недавний разговор с инспектором, и это доставляло ей удовольствие, как будто они снова были один на один. «Вот человек, который ничего не бросает на полпути и всегда точно знает, что делает», — думала она. Клотильда время от времени посматривала на сестру. Летели минуты. Алиса задремала, Пикассо узнал все, что хотел, Фига добилась приглашения в Португалию, Клотильда поняла, что ее сестра влюбилась, а Анри приснилось, что он с родителями и братом гуляет по Берлину и разговаривает по-немецки. Алису разбудил взрыв смеха.