В погоне за светом. О жизни и работе над фильмами «Взвод», «Полуночный экспресс», «Лицо со шрамом», «Сальвадор» - [4]

Многие говорят мне, что время — самое ценное, чем мы обладаем. Я не уверен, что я согласен с этим, поскольку ни один сюжет не развивается линейно. Проходя нашу жизнь от молодости к старости, мы в реальности живем вне времени. Есть определенно заурядные моменты, а есть яркие мгновения, которые ваше сознание сохраняет навсегда. Последние могут быть хорошими и ужасающими, но именно они незабываемы. По крайней мере для меня путешествие от колыбели к могиле представляется слишком долгим. Слишком много всего происходит. Слишком много людей, которыми стоит дорожить. Слишком многое забывается или запоминается неверно. Чтобы понять эти мгновения вне времени и их реальный смысл, нужно идти маленькими детскими шагами. Именно это самое ценное для меня в процессе сочинительства — возможность обдумать заново, полюбить вновь. Мои разрозненные дневниковые записи в этом смысле помогли мне восстановить то, что было в моих мыслях в такие мгновения. Ни от чего не получаешь больше удовлетворения, чем от одного хорошо написанного абзаца в честь чего-либо, что ты ценишь все больше и больше с возрастом.

К тому моменту, когда мне стукнуло 40 лет, я наконец-то вкусил желанный успех на выбранном мною поприще. И я обнаружил, что, независимо от того, как далеко зайду в будущем, я уже достиг того, что сам придумал себе в своем представлении о жизни. Именно об этом моя книга: о той мечте, о первых 40 годах, о тех годах, когда «горизонт отодвигается и тает в бесконечность»[3] по мере движения вперед. В молодости я вообще не понимал эту прекрасную фразу Альфреда Теннисона. Это была единственная строка из замечательного стихотворения «Улисс», смысл которой ускользал от меня. Теперь я понимаю почему.

1. Дитя развода

Приближалось мое 30-летие. Я был на мели, но думать об этом мне надоело. Стою глазею вместе с десятками тысяч туристов из Джерси и с Лонг-Айленда на пару сотен кораблей всех возможных форм и размеров, кружащих по нью-йоркской гавани. Ярко светит солнце. Облегчает жару дуновение атлантического бриза, который теребит роскошные белые паруса 16 парусников «Tall Ships» в самом центре всего этого великолепия. Это было 4 июля 1976 года. США опьянены самими собой. Мы отмечали 200-летие нашей страны. Естественно, телекамеры повсюду. Для американцев 200 лет — значимое событие. Для более древних цивилизаций, подобно Китаю и Европе, 200 лет — всего лишь часть общего исторического полотна. Я могу об этом рассуждать, поскольку я наполовину американец, а наполовину француз. 30 лет назад моя мать, недавно забеременевшая мной, прибыла в США по этой самой реке — Гудзон — и взирала на изящную статую Свободы, которая встречает беженцев со всех концов мира. Это было суровой зимой 1946-го. Мой отец-солдат с гордостью сопровождал мою маму к ее новому дому на этом обширном континенте. И сегодня, по прошествии 30 лет, мы были свидетелями истории, мы — чудовище с миллионом глаз, заполонивших улицы и мелькающих в окнах зданий Нижнего Манхэттена, монстр, ведомый воспоминанием, которое стало частью нашей плоти и крови: о свободе и обещании лучшей жизни.

Обещания? Весь мир выстроен на них. В город на следующей неделе прибудут демократы для участия в конференции по выдвижению кандидата от партии на президентские выборы, и все магазины, бары, гостиницы и рестораны в предвкушении этого мероприятия охвачены лихорадкой. Примерно 20 тысяч из этих партийцев соберутся в Мэдисон-сквер-гарден, чтобы покричать в поддержку Джимми Картера, фермера, выращивающего арахис, из штата Джорджия, со смущенной улыбкой и с зубами как у бобра. Он собирался пройти президентскую кампанию до конца. Мы ощущали, что его избрание предначертано судьбой, поскольку даже с Джеральдом Фордом на посту президента народ все еще ощущал гадливость от секретов и вранья Никсона. В воздухе витал дух реформ. Возвращение демократов к власти означало, что денег в карманах людей прибавится. Деньги приносят свободу, а свобода — это секс. Эта безумная страна была готова оттянуться. Барри Уайт с его танцевальной музыкой станет нашим Богом, а Донна Саммер — его Богиней. «Yeah! Give me some… mmm, mmm!» «Нет» крутым мерам. Никаких страшных речей по поводу «закона и порядка» на фоне разгула особо тяжких преступлений и массовых беспорядков. С Вьетнамом покончено. Пусть этот Никсон со своей «войной с наркотиками» идет куда подальше! США снова приходят в движение. Пора обкуриться и нанюхаться, как мы делали это в 1960-х (пока все не стало так тяжко). Конец 1970-х годов должен быть об одном: будем веселиться до упаду!

Я продвигался сквозь плотную толпу людей к нижней части этого острова, когда-то приобретенного за бусы стоимостью $24[4] у индейцев. Я проходил мимо любителей барбекю, машущих маленькими флажками в сторону кораблей и расставляющих свои переносные холодильники и складные стульчики. Мой взгляд то и дело останавливался на девушках лета, как же их было много! В своих шортиках и сандалиях они походили на выращенных на кукурузе среднеамериканских амазонок из карикатур Роберта Крамба. Лето в Нью-Йорке было пропитано сексом. Жар от земли устремляется вверх по ногам к чреслам. От тротуаров идет жар, заставляющий всех отбросить защитные покровы. Полуголые люди расхаживают будто бы они у себя дома, где нет постороннего взгляда. Так жарко, что уже не особо важно, кто ты и чем ты занимаешься. Твоя индивидуальность, подобно воску горящей свечи, оплывает и каплями стекает на кого-то еще.