В погоне за светом. О жизни и работе над фильмами «Взвод», «Полуночный экспресс», «Лицо со шрамом», «Сальвадор» - [159]

Возможно, именно поэтому я предпочитал быть за камерой или за письменным столом. В тот период, однако, мне пришлось изменить своим привычкам. Мне предстояло быть лицом не только «Взвода», но и в более широком смысле всей войны во Вьетнаме. Мне нужно было стать более публичным человеком. Я был не очень готов к этому. Еще в школе я избегал участия в дискуссионных клубах. Пришлось наверстывать упущенное уже по ходу дела. В Вашингтоне меня ждало первое выступление перед Национальным пресс-клубом США, которое по сравнению с последующими прошло гладко. Помимо прочего, я говорил о важности помнить войну, с момента окончания которой прошло 15 лет, заявил о «моральной амнезии» и отстаивал реализм сцен насилия во «Взводе», в противовес выхолощенному, неправдоподобному насилию, которое демонстрируется в кино и по телевизору. «Дело в том, что насилие уничтожает вас в определенном смысле навсегда. Оно забирает с собой частицу вашей души». Судя по фильмам нашего дня, насилие стало более реалистичным и ужасным, чем в былые годы, однако его смысл теряется, когда один американский солдат на большом экране умудряется убить 10–20 сомалийцев, ливийцев или талибов прежде, чем самому сдохнуть. Почему американцы не могут смиренно принять неприглядную смерть, как все?

Вскоре после этого я принял «тот самый звонок», о котором осторожно перешептывались, «звонок» будто гром среди ясного неба, всегда застающий врасплох. Добиваться его бесполезно. Тебе либо позвонят, либо нет. Майкл Медавой все организовал.

— Марлон Брандо позвонит тебе, — заявил Майк. — Я показал ему «Взвод»…

— А, хорошо.

— Он привел с собой Майкла Джексона и Лиз Тейлор.

— Здорово. (Как же я радовался, что не был в том зале. Все время бы отвлекался.)

— Он все тебе расскажет. Он понравится тебе. Отличный парень.

Не прошло и получаса, как я услышал звонок. На той стороне звучал напряженный гнусавый голос. Должно быть, это был Брандо, хотя я до сих пор иногда задаюсь вопросом, не было ли все это розыгрышем. Брандо — «Зови меня Марлон» — отчетливо понимал основную мысль фильма и секрет его успеха. «Ты можешь понять, как преступить все рамки моральных ограничений» — так он выразил свои ощущения. «Взвод» он назвал «прорывным фильмом, который соберет множество „Оскаров“». Он понимал дилемму, которая больше всего зачаровывала меня: смог бы мой герой — я сам — перейти черту, отменяющую всяческую мораль, и превратиться в садиста? Казалось, он отождествлял себя с персонажами картины в той сцене в деревне, в которой американские солдаты унижают вьетнамских крестьян.

Я все думал: действительно ли это Брандо, хотя голос похож на голос актера в фильме «В порту», но… Это был долгий телефонный разговор. Окольными путями мы дошли до его второго пункта. Он хотел поработать со мной на своем проекте о печально известной бойне 1864 года на реке Сэнд-Крик в Колорадо[141], который был результатом его страстной вовлеченности в дела коренных американцев. Марлон зашелся занимательной речью, не уступавшей по своей магической силе его монологу из «Последнего танго в Париже». Он живо описывал, как американские солдаты обращались с индейскими женщинами — «отрезали им груди и клиторы, растягивали их на луках своих седел». Он говорил так, будто бы сам все это проделывал со шкуросъемным ножом в руке. В его голосе звучал первозданный гнев столкновения его собственных мужского и женского начал, порождающий образы предельной дикарской ожесточенности.

Его гнев был самым что ни на есть настоящим, но я понимал, что не хочу снимать фильм об этой резне. Я только что закончил «Взвод» и «Сальвадор». Мне нужна была передышка от жестокости. Думаю, он почувствовал это, поскольку неожиданно последовал прямой вопрос: «Скажи мне просто, да или нет. Один быстрый удар в живот лучше, чем медленное сдирание кожи со спины». Истинный поэт. В его голосе звучало всепрощение. Он все понял. С некоторым сомнением я сказал: «Меня это не слишком увлекает».

Он пожелал мне всего лучшего на «Алчности», которая скоро будет переименована в «Уолл-стрит». «Идея хорошая, но коммерческий ли это фильм?» Никто не знал. Я не слишком задумывался об этом. В заключение я сказал ему, что «ваш звонок большая честь для меня. Вы были моим кумиром с детства». Он засмеялся. Полагаю, он был тронут, хотя сколько раз ему пришлось выслушивать подобные слова? Мы обменялись туманными обещаниями встретиться. Легендарный человек. Никогда не подумал бы, что снова поговорю или встречусь с ним, но наши пути еще пересекутся при самых странных обстоятельствах.

Итак, я достиг этой точки моей жизни. Прекрасная богиня успеха одарила меня, но поверил ли я, что она оправдала меня перед моим отцом? Был ли этот успех признаком принятия моих высказываний, признания моей силы? Во что верил я в конечном счете? Я обозначил моральные проблемы, вызванные тем, что Америка действительно нанесла себе глубокие раны во Вьетнаме — в этой битве правых/левых сил, за войну и против войны, Барнсов и Элайасов. В то же время я обошел молчанием гораздо более серьезную моральную проблему массового истребления 3–4 млн вьетнамцев. Что же в действительности происходило с США? Проблема не сводилась только к Сальвадору и Вьетнаму. Мой разум все еще страшился конфронтации, и этому разуму еще предстояло развиваться дальше и брать на себя большие риски. Все постепенно, шаг за шагом.